Останавливаясь на рассматриваемом периоде, необходимо иметь в виду двойственность поведения французской дипломатии в отношении России. С одной стороны, официальный ее руководитель герцог де Шуазель пытался проводить линию на более тесное сближение е русским союзником; с другой – Людовик XV действовал в обход своего министра иностранных дел, тайно инструктируя французских дипломатов в направлении, противоположном указаниям Шуазеля. Смысл этой двойной игры до сих пор полностью не выявлен исследователями. В истории французской дипломатии непонятные действия Людовика XV остались под многозначительным названием «секрет короля».

Одним словом, русско-французские отношения во время Семилетней войны нуждаются в серьезном изучении, Особенно это касается времени правления Петра III – с января по июнь 1762 г, когда произошел фактический распад тройственной Версальской коалиции в результате неожиданного поворота России в сторону Пруссии.

Воцарение Екатерины II в июне 1762 г. не вызвало сколько-нибудь заметного улучшения в русско-французских отношениях, ставших откровенно враждебными при Петре III. Интересно проследить хотя бы по французской дипломатической переписке отношение версальского двора к Петру III и его политике, а также к «революции 1762 г.» и ее главной героине – Екатерине II. Ее шансы удержаться на незаконно захваченном троне оценивались в Версале как минимальные; не отсюда ли едва прикрытое первоначальное пренебрежение Людовика XV к Екатерине II?

До сих пор остается спорным вопрос об отношении Екатерины II к Франции и необходимости союза с ней в первые годы правления императрицы. К. Грюнвальд считал, что «она не любила ни Франции, ни ее политики», несмотря на свое известное увлечение идеями французских просветителей [49] . Рамбо, напротив, полагал, что Екатерина была убежденной франкофилкой [50] .

К неизученным вопросам в русско-французских отношениях 1762–1775 гг. следует отнести возобновление противоборства России и Франции в Польше, особенно в связи с первым ее разделом в 1772 г, в Швеции, которую Россия пыталась еще более ослабить и даже расчленить совместно с Данией, и в Турции, против которой Россия в те годы действовала заодно с недавним противником – Англией. Возможности Франции противодействовать России в странах «Восточного барьера» ограничивались франко-австрийским союзом. И все же французская дипломатия сумела нейтрализовать действия России в Швеции, организовав там государственный переворот, утвердивший власть короля Густава III и положивший конец царившей в стране анархии.

Встает закономерный вопрос; что направляло действия французской дипломатии в отношении Швеции, Польши и Турции после франко-австрийского примирения? Очевидно, что после 1756 г. сохранение «Восточного барьера» потеряло прежнюю антиавстрийскую направленность, но зато приобрело направленность антирусскую, так как во Франции усилились опасения в связи с возросшей активностью России в Европе в 60—70-е годы. Все эти вопросы заслуживают более детального изучения.

Стабилизация внутренней обстановки в Швеции после 1772 г, первый раздел Польши и поражение Турции в войне с Россией в 1768–1774 гг. привели к существенным сдвигам в европейской политике и в русско-французских отношениях. Версальский двор постепенно приходит к выводу, что территориальные приобретения России за счет расчлененной Польши и побежденной Турции должны были превратить Екатерину II из нарушительницы европейского равновесия в активную его поборницу. Основная забота императрицы – закрепиться на захваченных позициях и справиться с внутренними потрясениями, вызванными крестьянской войной под предводительством Емельяна Пугачева. У России, по существу, оставалась единственная нереализованная внешнеполитическая цель – окончательно утвердиться на берегах Черного моря, но ее достижение после Кючук-Кайнарджийского мира 1774 г. с Турцией [51] было делом предрешенным.

С середины 70-х годов Франция уже не поддерживала так безоговорочно Турцию, где усиливалось английское и прусское влияние. Между Россией и Францией возникали осознание общности или близости интересов в противодействии возраставшим амбициям Пруссии и Австрии, а также морской гегемонии и колониальной экспансии Англии. Давно миновали времена, когда в Версале пренебрежительно смотрели на европейские претензии «варварской Московии». Став на путь, проложенный Петром I, Россия к 1770-м годам превратилась в великую державу, без участия которой уже не решался ни один сколько-нибудь важный вопрос европейской политики.

Первые признаки перемены настроений в Версале по отношению к Петербургу обнаружились еще в 1772 г, как ни странно, это было связано с разделом Польши между Австрией, Пруссией и Россией. По отношению к России более чем спокойная реакция Версальского двора была скорее неожиданной, учитывая степень традиционной вовлеченности Франции в польские дела. Французскому посланнику в Петербурге Дюрану было рекомендовано вовсе не заявлять протест, а «постараться рассеять личные предубеждения, которые способствовали отдалению двух дворов» [52] . Однако инерция прошлого в сочетании с личной антипатией Людовика XV к России и императрице Екатерине II затрудняли поворот к лучшему во франко-русских отношениях.

Этот поворот произошел лишь вследствие восшествия на престол Людовика XVI в 1774 г. На пост министра иностранных дел был назначен граф де Вержен, превратившийся к тому времени из противника в энергичного сторонника сближения с Россией. В 1775 г. в Петербург прибыл новый посланник, маркиз де Жюинье, с миссией добиться коренного улучшения франко-русских отношений. В Париже с 1773 г. в качестве российского посланника находился князь И.С. Барятинский, много сделавший для нормализации отношений России и Франции.

Успеху русско-французского сближения содействовали трения, постоянно возникавшие между Бурбонами и Габсбургами, несмотря даже на породнение двух домов. Опора на Россию теперь представлялась важным элементом равновесия в европейской политике Франции.

Итак, новый период в русско-французских отношениях начался в 1775 г. и продолжался до 14 июля 1789 г. – начала Великой французской революции. «Это был “золотой век” франко-русской дипломатии», – отмечал Рамбо [53] . Однако он довольно слабо изучен как во французской, так и в русской историографии, хотя события 1775–1789 гг. впервые за все предшествующее время показали большие потенциальные возможности для политического, торгово-экономического и культурного сотрудничества России и Франции.