История российско-французских отношений за истекшие со времени приезда Петра I в Париж триста лет показывает, что в них постоянно присутствовали две тенденции – к сближению и отдалению. Первая из них в отдельные исторические моменты приводила обе страны к тесному взаимодействию и даже к военно-политическому союзу, в то время как вторая нередко оборачивалась взаимным отчуждением, перераставшим в неприязнь.

К сожалению, отношения между Россией и Францией в последние три года испытывают на себе преобладающее влияние негативной тенденции, усилившейся под воздействием политического кризиса на Украине, возвращения Крыма в состав России и гражданской войны в Сирии. Москва и Париж по-разному оценивают происходящие события, и это, безусловно, осложняет российско-французский диалог. Однако трехвековая история наших отношений, переживших разные времена, убедительно доказывает: всевозможные препятствия могут осложнить и даже затормозить на какое-то время этот диалог, но не способны остановить его. Здесь очень важную роль играет позиция гражданского общества в обеих странах.

Что касается России, то, независимо от всех перипетий, возникавших в официальных политических отношениях между двумя правительствами, постоянным, непреходящим оставался интерес к Франции в русском обществе, долгое время формировавшемся под влиянием французской цивилизации. Здесь уместно будет напомнить, что российский правящий класс и интеллектуальная элита, начиная с эпохи Просвещения, всегда испытывали сильнейшее влияние французской культуры. Достаточно вспомнить, что французский язык для подавляющей массы русского дворянства, а потом и интеллигенции, в течение полутора столетий был вторым, наряду с русским. Со своей стороны, русские либералы и революционеры во многом заимствовали идеи и опыт политической борьбы у своих французских учителей. Так или иначе, но в русском обществе никогда (за исключением войны 1812 года) не было антифранцузских (франкофобских) настроений.

Что касается Франции, то здесь можно говорить о сочетании русофильской и русофобской тенденций, проявлявшихся как в правительственной политике, так и в настроениях французского общества, в разное время подверженного симпатии или антипатии к России.

В основе «официального» русофильства во Франции всегда лежали преимущественно рационалистические, прагматические соображения правящих элит. Время от времени Франция нуждалась в поддержке со стороны России, и тогда ее охотно обхаживали, как это было, например, на рубеже XIX–XX веков. Но чаще официальная Франция легко обходилась без Петербурга или Москвы, и тогда в ее риторике громко звучали критические и даже осуждающие Россию мотивы.

Отношение французского общества к России было более сложным. Прежде всего, в нем отсутствовал политический прагматизм, свойственный правительственной политике. Зато сильнее чувствовалось влияние идеологического фактора. Чаще здесь звучало осуждение политических нравов, укоренившихся в «империи фасадов», как называл Россию маркиз де Кюстин, а временами во французском обществе неожиданно возникали, можно сказать, романтические представления о России. Со времен Вольтера французские интеллектуалы проявляли интерес к переломным моментам в российской истории (петровская европеизация начала XVIII века, социальный эксперимент, начатый Лениным и большевиками в 1917 году, хрущевская «оттепель», горбачевская «перестройка» и т. д.). В такие моменты у части французов возникали надежды в отношении России, обычно исчезавшие как мираж. С середины XIX века французы постепенно открывали для себя русскую культуру – сначала литературу и музыку, а впоследствии – современный балет, авангардное искусство, наконец, русскую икону. В определенной мере этот интерес к русской культуре сохранился вплоть до наших дней

Русофобия во Франции, возникшая одновременно с появлением на карте Европы Российской империи в первой четверти XVIII века, в решающей степени объяснялась качественным отличием российской политической культуры с присущими ей, как постоянно внушали французам, «варварством» и «азиатским деспотизмом» от французских (и в целом западноевропейских) стандартов. Этот тезис на протяжении последних трех столетий сопровождался утверждением, будто «агрессивная Россия» представляет постоянную «угрозу» для Европы.

Вспомним фальшивое «Завещание Петра Великого», ставшее пугалом для европейских политиков и одновременно идеологическим оправданием для попыток сдерживания и изоляции России.

На первый взгляд может показаться, что отчуждение (русофобия) во Франции явно превалировало. И действительно, за истекшие триста лет с трудом можно насчитать шесть-семь десятилетий относительно безоблачных отношений. Но ведь во внешней политике Франции, как впрочем, и России, данное обстоятельство не составляло исключения. Возьмем, например, франко-английские отношения. Сначала Столетняя война (1337–1453), затем морское и колониальное соперничество (почти весь XVIII век), переросшее при Наполеоне в борьбу на континенте. Или отношения Франции с Испанией и Австрией времен единой Габсбургской империи. Что мы здесь видим? Двести пятьдесят лет (начало XVI – середина XVIII вв.) ожесточенного противостояния. Наконец, более семи десятилетий вражды Франции и Германии, начиная с Франко-прусской войны 1870–1871 годов. Но все это в прошлом.

История убедительно показывает: не бывает вечных врагов, как не бывает и вечных союзников. Даже, казалось бы, неизменные национальные интересы, определяемые геополитическими факторами, могут менять приоритеты, что видно на примерах как России, так и Франции.

Исторический опыт свидетельствует, что между Россией и Францией никогда не было прямых противоречий. Имевшие место отдельные случаи конфронтации и даже двух, можно сказать, случайных войн между ними – в 1812 году и в Крымскую войну середины XIX века – были следствием их отношений с третьими странами. Даже в наши дни, существующие между Парижем и Москвой разногласия, в решающей степени определяются принадлежностью Франции к Европейскому союзу и НАТО, что навязывает Парижу совершенно определенные правила поведения, в том числе и в отношении России.

Поскольку перспектива присоединения России к этим двум интегрированным евроатлантическим объединениям представляется весьма туманной, необходимо искать взаимоприемлемые формы сосуществования (cohabitation) и сотрудничества на основе взаимного уважения интересов.

Запад с недавних пор активно продвигает такой политический инструмент, как толерантность. Толерантность к инакомыслию, к другому мировосприятию, к другой политической культуре, к другим культурным и религиозным ценностям…

Почему бы тогда не придерживаться такой же толерантности и в международных, и в двусторонних отношениях, если, конечно, речь не идет о попытке навязывания обязательного для всех евроатлантического стандарта.