Вот эти медработники:

Главврач госпиталя Есипов Владимир Сергеевич, 1919 года рождения. Осенью 1943 года военным трибуналом он был приговорен к смертной казни за измену Родине. По ходатайству спасенных раненых смертная казнь была заменена на 15 лет.

Главный хирург Мельникова Алевтина Ивановна. Приговорена трибуналом к 10 годам.

Хирург Шаталова Галина Александровна.

Хирург Базилевич Лилия Кузьминична. Трижды представала перед военным трибуналом.

Зав. инфекционным отделением Сасс-Тисовская Евгения Петровна. Укрывала во время оккупации 2 детей-евреев.

Хирург Скафенко Мария Ивановна.

Врач Мирошниченко Лидия Петровна.

Сестра-хозяйка Буралова Татьяна Ивановна.

Старшая медсестра Капинус Мария Александровна.

Палатная сестра Дубинина Валентина Марковна.

Гипсотехник Иванова Ольга Корнеевна. Принимала активное участие в ложных хирургических операциях.

Санитарка Журба Тина Борисовна — была связной между госпиталем и инфекционным отделением.

Раненые привозились в госпиталь немцами, которые собирали их после боев в окрестностях.

Группа врачей переводила раненых в инфекционное отделение, после чего они под видом умерших покидали госпиталь — всего таким образом были проведены через мертвые в живые более 200 человек, в том числе — кроме раненых солдат РККА — и раненые члены партизанских отрядов, которых также втайне от немцев лечили в этом госпитале. Среди этих партизан — командир Селидовского партизанского отряда Петр Гаврилович Пасечный (Белов), ставший после войны секретарем Крымского обкома партии.

17 февраля 1943 года, когда Славянск был занят советскими войсками, госпиталь продолжил работу. Вечером 24 февраля госпиталю было приказано готовиться к эвакуации. Но машины не пришли, а утром в городе вновь хозяйничали немцы.

Госпиталь вновь заработал под контролем немецких властей, а врачи продолжали свою работу по спасению раненых, не зная, что их ждет после сентября 1943 года…

— Ох, и накурено у вас, батюшки-родные! — сказала Полина, входя в землянку и сгибаясь, чтобы не удариться о низкую притолоку.

Никита воспринял ее слова как упрек и начал лапать дым, будто вознамерился поймать его в пригоршню и выбросить за дверь.

— Мы… эта… ничего… нам можно, даром что раненые, — оправдывался он. — Мы… эта… курим для пользы организма. Махра микроба бьет наповал. Факт проверенный.

— Ладно тебе, балаболка! — отмахнулась Полина. — Губи на здоровье свое здоровье. Мне-то что. Я за Колей.

Коля вопросительно глянул на девушку, но своего занятия не прерывал. Сидя на чурбаке, под мохнатой шапкой табачного дыма, он взбивал в уткнутой в колени берестяной коробочке мыльную пену самодельным помазком.

— Чего тебе? — наконец спросил он.

— Петрович тебя вызывает, через полчаса.

— Вот и заявилась бы через полчаса.

— Ты мне не указчик! — девушка пыхнула укоризной и скосила взгляд на посасывающего цигарку Никиту, тайного ее воздыхателя.

Никита уловил взгляд и начал для солидности, в подражание знакомому киномеханику, аристократу районного масштаба, пускать дым кольцами, с натренированной ловкостью нанизывая одно на другое.

— Так я пойду.

— Иди, — буркнул Коля, хотя ему совсем не хотелось, чтобы Полина ушла.

— А ты не забудь — через полчасика.

— Не забуду. Скажи хотя бы, зачем я ему понадобился?

— А как без тебя снимать допрос с немца?

— Значит, опять будем крутить радио.

— Какое радио?

— Обычное, разговорное, — усмехнулся Колька. — "Языки" у нас вместо радио, пора бы знать — большая уже.

— И ты не маленький, — с какой-то едва заметной двусмысленностью откликнулась Полина.

— Уже бреюсь, — для солидности заметил Коля.

— Вот добрейся и выходи слушать свое "радио".

— Хорошо. Мне еще Никитку надо побрить. А ты иди пока. А то — порежусь. И его зарежу.

— Шутки шутим?

— Чего?

— Иду-иду.

Сразу же после ухода девушки Никита мечтательно молвил:

— Красивая…

Коля потянулся ко лбу Никиты, якобы вознамериваясь проверить температуру.

— Перегрелся?

— Красивая, говорю, девка Поля!

— Ну, говори, говори…

— А что? Грудь! Стать! Понимать надо. Да ни хрена ты не понимаешь в женщинах — пацан еще.

— В них и понимать нечего!