Шрифт:
— А ты, конечно, рад стараться, — усмехнулся Коля. — А не кажется ли тебе, балабол, что над тобой просто немного подшучивают?
— С какого резона?
— А с такого! Уж такой ты человек.
— Какой — такой?
— Не совсем обыкновенный. С малой придурью. Быть рядом с тобой и не подшучивать — просто не получается.
— Сам дурак! — беззлобно бросил Никита. Ему импонировало, что он не совсем похож на других. А что до "придури", так в ней тоже нет ничего худого. Это вроде родимого пятна — его отличие.
— Я дурак, ты с придурью, — засмеялся Коля. — Отличная компания!
— Но у тебя преимущество.
— Да?
— Ты стихи пишешь. Напиши обо мне, я Полине подарю. Будет свадебный подарок. Замуж пойдет, так сказать, за заслуженного…
— В стихах воспетого, — подхватил Коля.
— Воспетого… — радостно повторил Никита. — Напишешь?
— Война! Музы замолкают, когда говорят пушки.
— Э! Не ерунди! Мне не музы нужны, а стихи.
— Подари ей цветы.
— Что ты понимаешь? Цветы под ногами растут. А стихи…
— Ладно, будут тебе стихи. Только… Только под стать твоему характеру.
— С придурью?
— С придурью…
И стихи появились в "Боевом листке".
Никитка — парень из деревни. Он — конюх, хлебороб, печник. Характер у него не вредный. Он драться, право, не привык. Война! Она столкнула рати. А он, Никитка, в дни войны Лежал пластом, лежал в кровати — Ильюше Муромцу сродни. Забыты раны. И с перины Никитка встал на вражью рать. И начал — богатырь былинный! — Врагов в могилу загонять. Он бился, коль его взбесили, Среди лесов, среди полей. Спасал он честь родной России, Великой матери своей. Он дрался яро, дрался с пылом — Живой, хотя сто раз убит. И сердце, как от века было, Никитке заменяло щит. России дивные просторы Всегда прельщали жадный глаз. И наступали вражьи своры. И покорить стремились нас. Шли на рысях — легко и лихо. Казалось, нет врагов страшней. Но порождало вражье иго Не страх слепой — богатырей! Они до неба вырастали, Уничтожали смертью смерть. И погибали вражьи стаи. Так было, есть и будет впредь!Новый замполит командира дивизиона Захаров, присланный заменить арестованного в Славянске, на собственной квартире, капитана Вербовского, нервно ходил по комнате, взад-вперед у окна, выходящего на деревенский двор. Руки его, закинутые за спину, были плотно скреплены в замке. Папироса в углу рта давно погасла, но офицер этого не замечал.
Володя Гарновский с виноватым видом следил за командиром. Он ощущал в коленках мелкую дрожь, как в былые времена, когда ему перепадало от отчима. И чувствовал себя напроказничавшим ребенком, хотя ничего непотребного не натворил.
— Надо ехать, а ты упрямишься, — недовольно говорил капитан Захаров. — Подумай — суворовское! Офицером станешь.
— Сначала война! — буркнул Володя.
— Мы и без тебя кончим войну!
— Со мною быстрее!
— Он еще шутит, — проворчал капитан Захаров, подпалил зажигалкой папиросу и испытующе уставился на парнишку. — А мне не до шуток.
— Война, — Володя попробовал попасть в тон.
— Да, не война, сынок, а Особый отдел! Наведывался тут особист, все о тебе выспрашивал.
— Из-за Бориса Симоновича?
— Из-за него. Что он говорил, какие указания давал тебе?
— А ничего он мне не говорил!
— Это я и сказал особисту.
— Поверил?
— Он из моих старых знакомцев. Вместе из окружения выходили в сорок первом.
— Понятно.
— Сделал вид, что поверил. И ты поверь, он сам порекомендовал отправить тебя в суворовское, от греха подальше. А то вместо него пришлют другого, и начнет копать…
— Товарищ капитан! На войне как на войне! Иди знай, доживешь ли до другого. А там, в суворовском, заполняй анкету: папа, мама, под чьим началом служил? И… сами понимаете…
— Может, ты и прав. Иногда лучше пересидеть под бомбами.
— Разрешите идти?
— Подожди! Никому ни слова о нашем разговоре.
— Не маленький.
— Оно и видно, старше своих лет стал, поди, — капитан Захаров загасил папиросу в пепельнице и потянулся к пачке "Беломорканала" за следующей. Но ухватиться пришлось за трубку полевого телефона — зуммер прожужжал совсем некстати.
— Слушаю!
Внезапно голос капитана приобрел какое-то новое звучание. Как показалось Володе, в какой-то степени радостное.
"Чему радоваться? Одних убили, других неизвестно за что — в тюрьму".
— Кто это был? — спросил, когда капитан Захаров положил трубку на рычаг.
— Комполка. Выезжает к нам для вручения наград. Приказал подготовиться к этому событию. Вот так оно, Володя, в жизни выходит… Иди, приводи себя в порядок.
— Что? И мне?
— И тебе.
— А что именно?
— На построении узнаешь.
— Но, товарищ капитан, голубчик! Что вам стоит? Скажите!
— Ладно уж… Медаль "За отвагу". Но молчок до построения.