А эта девочка, на которую возлагалось столько надежд, и которая была в каком-то смысле моей дочерью, кем она будет? Я должен заставить Агнессу признать этого ребёнка членом своей семьи, тогда я буду спокоен за её будущее.

Ко мне подошла моя помощница, я спиной услышал её приближение, хотя двигалась она бесшумно в мягких туфлях, но я давно научился спиной чувствовать любые изменения среды. Поэтому я сказал, не оборачиваясь, едва она вошла:

– Найди кормилицу ребёнку.

– Вы хотите кормилицу? – удивилась Лоли, она была всего лишь помощница, из тех незаметных серых людей, чьё существование замечаешь только, когда они куда-то пропадают.

Удивление её понятно, в наше время, если мать не могла по какой-то причине выкормить ребёнка, грудное молоко можно было купить, этот продукт был в достаточном количестве, никаких искусственных заменителей давно не существовало, потому что они были вредны, а о здоровье все заботились с рождения.

– Я хочу, чтобы этого ребенка прижимали к тёплой груди, у неё и так нет родной матери. Так что, найди кормилицу.

– Ульяна, кормилица Всеслава только что снова родила… Ну и Кики.

– Вот и отлично, – сказал я. – Так тому и быть. Пока девочка останется здесь, пусть Кики привезут сюда и устроят всё наилучшим образом для неё и её ребёнка.

– Хорошо, Афанасий Никитич, всё будет сделано, – кивнув, сказала Лоли, и направилась к выходу.

А я протянул руку в люльку, собираясь погладить малышку по головке, коснулся мягеньких чёрных волос и почувствовал непреодолимое желание взять её на руки, даже странно. Вообще я детей не люблю, я не люблю детей с тех пор как себя помню, то есть, когда я был ребёнком, я уже не любил детей, потому что они были злы, они не принимали и обижали меня, конечно, я и сам был не подарок, нелюдимый и мрачный, я не стремился к их обществу, и всегда они были мне неприятны. А уж, повзрослев, тем более. Сам я женат не был, сходится с людьми, в том числе и с женщинами, мне было тяжело. С женщинами даже особенно, я понимал, что надо как-то их обольщать или покупать, ни то, ни другое я делать не хотел. Длительное воздержание остудило моё либидо, высушило тело, энергия ушла в работу мозга. С годами я вообще забыл и думать об этой стороне человеческой жизни, как и вообще о чувствах, привязанностях, я всегда жил иначе.

И вот, я, вот такой неэмоциональный, почти пластиковый человек, куда менее живой, чем любой робот, что сновали вокруг нас постоянно и выполняли то, чего люди не могли или не хотели делать, неожиданно и впервые в жизни, ощутил желание не только прикоснуться, но и взять на руки ребёнка. Я даже протянул уже к малышке руки, но остановил себя. Незачем мне это делать. Для такого как я, даже прикосновение может стать вратами в иную, в моём случае, адскую жизнь. Испытывать эмоции, тем более, что-то чувствовать, это для меня непозволительная роскошь, невозможное расточительство. Я и так уже проявил их сверх всяко меры, когда позволил себе думать о судьбе этого ребёнка. Ужасно… но я подумал в это мгновение, что эта девочка и моя дочь. Не в биологическом, конечно, смысле. Странно, к Всеславу, первому своему удачному творению я не испытывал ничего подобного. Может быть, потому что его ждали и желали, а это дитя было создано с унитарной целью. И это не была любовь.

И всё же я взял на руки этого ребёнка…

Процедура донорства костного мозга отнюдь не безболезненна, и любое обезболивание почти не даёт эффекта. Поэтому несчастная девочка испытала на себе всю гамму страданий. Я не выдержал в какой-то день ожидания её кормилицы, и взял малышку на руки. Удивительно, она тут же перестала плакать, слова только этого и ждала, и уставилась на меня большими тёмными глазами.

– Ну что смотришь, маленькая Ли? – спросил я.

Сам не знаю, почему я так назвал её, Агнесса нарекла девочку Всемилой. И признала своей внучкой, были оформлены все документы и внесли девочку в фамильные книги Вернигоров. Несмотря на то, что Ева была замужем, фамилию она и её дети носили историческую, что называется, с этим пришлось мириться зятю Агнессы, которому было поставлено это условие перед свадьбой. Ему нужно было быть кем-то вроде Вернигоров, чтобы назвать Еву и детей своим именем. Но он был из младших сыновей племянников Западного правящего дома, почти без прав наследования. Этого было достаточно, чтобы Агнесса не считала его ровней. Мне их отношения были неинтересны, но это отлично характеризовало Агнессу, ровней себе она вообще никого на Земле не считала.

Процедуры пункции костного мозга с забором материала мы производили четыре раза, и всякий раз девочка кричала страшно, признаться, я всегда не мог выносить криков, вообще громких звуков, они раздражали меня, но никогда до сих пор, они не пронзал меня до самого сердца. И сегодня по окончании экзекуции, я просто не смог уйти сразу из манипуляционной, как делал все предыдущие дни. Почему? Я не знаю, но впервые в жизни моё сердце дрогнуло, и я не ушёл, отвернувшись и борясь с желанием заткнуть уши, а взял на руки кричащего ребёнка, которого некому было приласкать и успокоить. В первый раз в жизни я держал в своих руках, в своих объятиях что-то живое, что-то, что смотрело на меня из «что» превращалось в «кто». Девочка замолчала, и смотрела на меня удивительными тёмными глазами, будто спрашивала: «Чего от тебя ждать?»

– Не бойся, малышка Ли, засыпай, – сказал я ласковым голосом, удивляясь самому себе. – Больше никто не станет тебя мучить. Теперь всё будет хорошо.

Она будто, и правда поняла меня, посмотрела некоторое время мне в лицо, а потом гримаска страдания окончательно исчезла с её личика, она зевнула и закрыла глаза, засыпая. А мне не хотелось класть её в колыбель. Мне хотелось держать её, этот потеплевший в моих руках комочек, доверчиво позволяющий качать себя. Я не знаю, когда бы я положил девочку в колыбель, если бы не вошла Лоли, сказать, что пришла няня. И, надо сказать, я с неимоверным усилием заставил себя отдать малышку.