— Да никто сюда не заявится! — отмахнулся Гришка, — кому мы нужны?!

— Но кто-то же подбросил Кларе дохлую рыбу, а Макару повешенную кошку! — прошипела Люся и посмотрела на нас всех затравленным взглядом.

Повисло задумчивое молчание.

Все думали, искали выход.

Я же молчал просто так. В надежде, что рано или поздно все эти тревожные разговоры иссякнут, и мы, наконец, разойдёмся спать.

— Запрём дверь внизу на засов, вот никто и не зайдёт, — сказал Жорж.

— Если этот кто-то захочет, то сможет и через окно влезть, и через чердак, — пискнула Нюра. — Нет, я считаю, что мы должны держаться вместе. Иначе нас всех по одному перебьют.

Они приянлись спорить, доказывать что-то друг другу, аргументировать. Нюра и Гришка аж поссорились.

Наконец, Жорж не выдержал и сказал:

— В общем поступим так. Сейчас все дружно расходятся по квартирам спать. Входную дверь запираем на засов. И будем дежурить по очереди. Сейчас я. Через два часа — Зёзик. Потом — Гришка. Потом — Генка.

— Генка ещё ребёнок, — вступилась за меня Нюра, — это может быть опасно.

— Этот ребёнок шляется ночами по кабакам и постоянно попадает во всякие неприятности, — хмыкнул Зёзик, — так что нормально ему будет дежурить. Он мужик, а не кисейная барышня.

— А если что-то эдакое будет, то от него требуется просто поднять крик, — поддержал Зёзика Жорж, — а дальше мы уж сами.

— А давайте мы сдвинем кровати и Зёзик пусть ночует у нас? — пискнула Нюра.

— О! Это я с радостью, — молодецки крякнул Зёзик.

— Дурак! Я же не в том смысле! — фыркнула Нюра и вспыхнула до корней волос.

— Зачем вам этот Зёзик, барышни? — моментально проявил интерес Гришка, — он старый и печальный. К тому же храпит, да и сам боится. А вот я…

— Товарищи! Хватит хохотушки устраивать! Наш товарищ погиб, а мы тут пошлые вещи обсуждаем. Как-то не по-человечески, — попенял всем Жорж.

Все сконфуженно умолкли.

— А коли нету других идей и возражений, то расходимся по квартирам, товарищи, — велел Жорж и первым пошел вниз.

С огромным облегчением, я вошел в квартиру.

Клара, которая всё это время, пока шло обсуждение, безучастно стояла и просто смотрела, тоже закрыла дверь. Я услышал скрежет запираемой на замок двери.

Вот и ладненько.

Всё остальное потом.

Я зашел в квартиру и принялся торопливо раздеваться. Но не до конца. Раз поспать мне сегодня выпало часа три. Значит, скоро подъем. Да и в самой квартире не жарко.

Я скинул куртку. Принялся развязывать шнурки ботинок. На сундуке, потерянно и печально сидела Мими.

При виде её у меня аж сердце закололо, такой грустный был у неё вид.

— Посмотри на Мими, — шепнул мне Моня.

— Мими, что с тобой? — спросил я и босяком прошлёпал по холодному полу к ней, поджимая пальца ног.

— Ы, — она прохрипела это «ы» так печально, что стало ясно, что случилось что-то очень плохое.

— Не можешь объяснить, да? — спросил я.

Мими покачала головой.

Клянусь, по её щеке скатилась призрачная слезинка.

— Кто тебя обидел, Мими? — спросил я.

— Ы, — опять сказала она.

— Ну и вот и что я должен делать?! — в сердцах спросил я у Мони.

— Задавай ей вопросы, на которые есть ответ или «да», или «нет», — посоветовал одноглазый, — вместо «да» пусть говорит «ы», а вместо «нет»…

Он замялся, а потом быстро исправился:

— А после «нет» пусть ничего не говорит.

Мими кивнула.

— Но так мы до утра можем гипотезы предлагать, — вяло попытался посопротивляться я.

— А ты постарайся, — дал «ценный» совет Моня.

— А давай ты ей будешь вопросы задавать, а Мими будет отвечать или не отвечать своё «ы», а я пойду немного посплю?

— Нет, у тебя это лучше поучается, — не согласился ленивый Моня.

— Мими… — приступил я к полевому допросу.

Примерно через шесть вопросов стало понятна печаль Мими. У неё нет больше куклы, а без куклы она не может.

— Так в кукле дело. Да? — переспросил я.

— Ы, — кивнула она.

— Тогда это не вопрос, — вздохнул я, предвкушая, как пойду сейчас спать.

Я подошел к своему старому рюкзаку, в который я последние дни даже не заглядывал, и вытащил оттуда одну из приобретённых мною кукол.

— Такая пойдёт? — спросил я Мими и протянул ей

Мими радостно схватила её и крепко прижала к своей груди.

— Вот и ладненько, — довольно выдохнул я и сделал важное заявление, — пойду спать. Всем тихо.

Я стянул штаны и рубаху и остался в кальсонах и нательной рубахе. И плюхнулся в кровать, натягивая одеяло до самого подбородка.

Но уснуть мне не дали. Внезапно в комнате замерцало зелёным.