— Не не не. Нельзя так говорить. Так тебя в сектанты сразу запишут. Нужен только образ.

— Ладно, так всё-таки, как ты это представляешь?

— Ну… приезжаешь ты значит в Котелок, весь такой уставший, в пыли… В грязи поваляйся, ну, там, одежду порви. Короче, приезжаешь где-то днем, ну, сам смотри, когда байкеров там меньше всего. Приезжаешь, спрашиваешь «чё там, как, где все», говоришь что будешь вечером и едешь за стену в баню. Думаю, люди Толстого там тебя и найдут. Назначишь Толстому встречу, к примеру, у Зефира, как ты любишь. На встрече покажешь список того что привез, и скажешь, что у тебя есть еще одно условие, точнее просьба. Что Толстый, выкупая спек, что получился сверх оплаты паутины, сам раздаст кому там что причитается. Потому что тебе уезжать завтра и вообще, все вот эти расчеты это не твоё. Но отдашь ты ему спек вечером при свидетелях, чтоб потом к тебе вопросов не было. Ну, вечером потом и отдашь при всех. Толстый к тому времени и оплату тебе подготовит. Как-то так.

— Ну ты бля… и стратег. Долго думал?

— Не. Только что.

— Оно и видно. Одно не понятно — на хрена такие сложности. Можно просто сразу Толстому отдать.

— А как же загадочность? Как показать, что это было одолжение с твоей стороны, ну, и всё такое.

— Ладно. Как тогда ему намекнуть на следующую партию?

— Не надо намекать. Думаю он сам спросит, может не сразу, но точно до твоего отъезда. Скажешь, что будешь опять здесь проездом через пару недель. Скажешь, что товара должно быть не много, максимум на пол сотни горохом. Что в качестве залога ты можешь оставить только дозу оранжевого спека, потому, что ты не хочешь быть должным. Мало ли что случится. Можешь ему даже оранжевый спек показать.

— Насчет паутины на пол сотни гороха, это ты загнул, но идея мне пока нравится. Остался вопрос — где здесь любовь публики?

— А это уже вторая часть представления. Значит вечером заявляешься у байкеров с выпивкой, ну, там, купи чего-нибудь не сильно дорогого, чтоб больше было, скажем, на горошину.

— То есть это ты уже моим горохом распоряжаешься?

— Твоими, моими — пофиг. Хочешь из моей доли споранов возьми. Короче, заявляешься у байкеров, отдаешь спек Толстому и проставляешься, типа как отметить удачную поездку. По любому кто-то спросит «за что пьем»? Ну ты типа что-то невнятное пробормочи. А потом скажи «давай те я вам историю расскажу», ну вроде как ты её только недавно услышал. Собственно всё. Вот тебе и любовь публики.

— Я по твоему, значит, на стендапера похож? Это ты меня так подвел к тому, что мне только публику веселить? Это…

— Не начинай… Это там, ну до попадания в Улей, ты был бы стендапером. А здесь, где нет Интернета, телевидения и газет — это что-то другое, большее. Ты вспомни, как мы слушали твой рассказ о байкерах. Люди в барах из раза в раз рассказывают одни и те же истории, а если появляются новые, то собираются послушать целыми группами.

— Ладно, и о чем мне рассказывать?

— Да о чем угодно. О том, что видел сам. О том, что видели другие. Ты же был в других стабах. Вот и пересказывай в Котелке, то что слышал в Речном и наоборот. Объедини несколько историй в одну. Приукрась. В конце концов — придумай.

— Не, насчет придумай и объедини — не мой вариант. Приукрасить ещё могу, а вот так чтоб придумать… А давай вместе. Ты придумаешь, а я приукрашу. А?

— Ну… давай.

.

.

.

— Короче, история такая.

Некий Вася, с детства воспитанный армией, и дослужившийся до капитана в элитном подразделении спецназа, сидит на губе. Днем ранее он нассал в ботинки командиру, но сидит он не за это, а за то, что попался. Ибо опозорил право называться спецназером.

Камера его находится в одном из подвалов на страшно секретном объекте. А сама военная тюрьма является прикрытием для тайного входа в еще более страшно секретную зону объекта. Поэтому там находится усиленный взвод охраны, который вроде бы для того, чтобы охранять арестантов. Но это не суть важно.

Появляется странный кислый дым, после которого начинается зомби-апокалипсис. Предательская решетка не дает ему поотрывать зомбакам их тупые головы. И все что ему остается — это громко их материть. Увлекшись, он не замечает, как в подвале появляется группа военных, одеты они странно и разномастно, но действуют четко и быстро убиваю всех зомбаков.

Оценив храбрость и хорошо поставленную речь, крупный мужик, с ноздреватой пятнистой кожей лица, с позывным Ржавый, признаёт в Васе нормального чела и выпускает из камеры.

Потом Вася вместе с военными спускается в супер секретные подвалы, из которых ему приходится тащить наверх тяжелый ящик, как единственному у кого не заняты руки.

Поднявшись наверх, Вася понимает, что в этой жизни он ещё не все видел. Десяток полуобнаженных вояк, подзадоривая друг друга криками и пошлыми шутками, насилуют его сослуживиц. Он бросает ящик и в праведном гневе бросается наказать обидчиков. Отбрасывает со своего пути одного, другого, сдергивает с комиссарского тела дрища и неожиданно пропускает жесткий удар в печень. Его затуманенный болью взор цепляется за шикарную грудь, скользит по животу, последнее что он видит — бритую пилотку и раздвинутые бёдра.

Очнулся он под грохот стрельбы. Болью взвыли отбитая печень и поломанные рёбра.

— Подожди? Стой.

— Что?

— Девки были иммунные или пустышки?

— Какая разница? Его же вырубили сразу. Да он и не понимает ещё что к чему и где он.

— Как какая разница? Слушатели то понимают. Им будет интересно.

— Ну, пусть будут пустышки.

— Связанные или мёртвые?

— Оооо, не знал, не знал…

— Не отвлекайся.

— Не связанные и не мёртвые.