— Расскажите мне потом, что там было между отцом и этим Гришковцом.

Константин Викторович покивал.

— Расскажу. Ох… Не верю я этому Гришковцу. Он плохой человек. Не дождешься от него помощи с Рыковым.

Тренер было замялся. Добавил:

— Мож, не пойдем, а?

— Пойдем, — решил я.

— Зачем, Вова? Толку от этого?

— Если он будет судить соревнования, хочу на него посмотреть.

Константин Викторович чуть-чуть погодя, кивнул. Потом открыл дверь, и мы вошли.

В широком кабинете, за большим налаченным столом сидел крупный мужчина. Одетый в белую в мелкой клеточке рубашку, он что-то писал на документе, отпечатанном машинкой.

У мужчины было вытянутое лицо с полноватыми щеками и пышная, тронутая сединой шевелюра. Крупные его руки говорили о былой спортивной карьере. Большой живот — свидетельство возраста и долгой сидячей работы, натягивал рубашку.

— А, Константин Викторович? — Подняв взгляд, он узнал моего тренера. — Проходите-проходите. Чего вы хотели? Лена говорила, у вас что-то строчное. А кто это с вами?

Мужчина натянуто улыбнулся, однако взгляд его оставался странным. Каким-то пренебрежительным, что ли. Он явно только пытался изобразить свое приветливое настроение.

— Володя Медведь меня зовут, — сказал я.

— А! Медведь? Наслышан-наслышан. Я был знаком с твоим папой. Он был отличным спортсменом. Соболезную твоей потере, Вова.

— Спасибо, — суховато ответил я.

— Вы присаживайтесь-присаживайтесь!

Мы взяли стулья, стоявшие у стены, поставили перед замовским столом. Уселись.

— Ну так, Костя, по какому ты вопросу? — Гришковец показал в улыбке большие, похожие на конские, зубы.

Гришковец улыбался нам, но этот его взгляд… Было в нем что-то странное. Что-то говорившее о том, что он ждет от нас совершенно определенных слов. Что уже знает, что мы ему принесли. Нам остается только это проговорить.

— Мы хотели бы… — Открыл было род Константин Викторович.

— Я о вас много слышал, — перебил я Константина Викторовича. — Рад познакомиться.

Конечно, мне пришлось слукавить. После слов Константина Викторовича я стал относиться к этому мужчине с подозрением. А, как только увидел Гришковца сам, он мне сразу не понравился. С этим человеком явно не стоило разговаривать о делишках Рыкова. Окончательно я убедился в этом выводе, когда увидел кое-что интересное у него за спиной.

— Надеюсь, только хорошее, — разулыбался Гришковец. — Я ведь, Вова, дружил с твоим папой. Не одни соревнования мы вместе прошли: я у помоста, а она на нем. Много теплых воспоминаний твой папа мне оставил.

Гришковец улыбался, произнося эти слова. Однако взгляд его глаз оставался холодным и совсем, против тона речи, неприветливым.

— Я очень рад, — вновь суховато ответил я. — Скажите, вы будете судить грядущие межрайонные соревнования среди юниоров, что пройдут в сентябре?

Гришковец едва заметно свел пушистые брови к переносице. Потом приподнял их, состроив добродушное выражение.

— Я думал, вы пришли ко мне по какому-то важному вопросу. По какому? У меня, знаете ли, немало дел сейчас накопилось. Простите, если я покажусь вам совсем невежливым, но просто так мне болтать сейчас совсем не с руки.

Константин Викторович глянул на меня. Я едва заметно качнул ему головой.

— Красивая, — улыбнулся я, глядя на большую черно-белую фотографию, висящую в рамке за спиной Гришковца.

Фотография изображала портрет обнявшихся молодых. Жених и невеста смотрели на зрителя своими темными глазами. Невесту — миловидную девушку, я не знал. Женихом же был Рыков.

Гришковец обернулся, проследив за моим взглядом.

— А… да… — Почему-то растерялся он. — Это моя дочка.

— А вон то не Вадим Сергеевич? — Кивнул я. — Тренер наш, из Надежды.

— Да, — Гришковец снова посмотрел на нас, но теперь, кажется, он взял себя в руки и снова сделался приветливым. — Он самый. Зять мой. Так, что вы хотели?

— Я хотел посмотреть на старого друга моего папы, — ответил я. — Ну вот и посмотрел. И созрел у меня вот такой вопрос: никого не смущает, что вы судите на соревнованиях подопечных вашего же зятя, Вадима Рыкова?

Гришковец изобразил удивление, однако его глаза остались холодными.

— Вова, че ты такое говоришь?

Константин Викторович бросил взгляд сначала на Гришковца, потом на меня. Едва заметно засопел от нервов.

— Просто спрашиваю, — прикинулся я дурачком. — Разве так можно? Я вот думал, что нет.

— Если судья авторитетный и имеет достаточно высокий ранг, а его решения не вызывают сомнений, то можно, — растолковал мне, как маленькому, Гришковец.

— Очень хорошо, — сказал я и встал. — Именно это я и хотел узнать. До свидания.