— Это не так. У нас с Софией совсем другие отношения. И с тобой они тоже могут быть, если ты сейчас придёшь в себя!

— Какие другие отношения! Со мной ты спишь, а её по ресторанам водишь? Я нужна тебе лишь в роли подстилки?

— Анжелика! — в голосе Кирилла звучит всё больше металла. — Я никогда в своей жизни не относился к девушкам, как к подстилкам. В том числе и к тебе. Но ты всё время неправильно меня понимаешь. Давай, я вызову тебе такси, и мы ещё раз поговорим завтра, после работы.

— Я позвоню, а ты трубку сбросишь! — шипит Анжелика. — Думаешь, я такая дура и поведусь на этот дешёвый приём? Почему ты привел её в свой номер? Собирался ей сказки всю ночь читать? У тебя же здесь даже кровати второй нет!

Слова Анжелики мне понятны. Она всё видит и воспринимает так, как бы это сделала на её месте другая обычная баба! Влюблённая и брошенная! Даже Снежана, бывшая жена Кирилла, выросшая в кругах московской элиты, истерила, я уверена, точно также, когда он предложил ей развестись. А Воронцов не понимает. Искренне. Этот упрямый математический нуль, множащий вокруг себя пустоту. Я тоже превращусь в Анжелику, если позволю себе на одну-единственную минуту забыться с этим мужчиной. Не знаю, насколько права Катерина Савельева, утверждающая, что не бывает дружбы между мужчиной и женщиной в тридцать лет, но точно знаю, что эта самая дружба с Кириллом Воронцовым сложна не меньше, чем нахождения корня отрицательного числа.

Задумавшись и, соответственно, зазевавшись, я пропускаю тот момент, когда праведный гнев Анжелики переходит на меня. Девушка не только обзывает последними словами, но, мгновенно преодолев расстояние между нами, пытается вцепиться мне в волосы. Так как они у меня собраны, и я успеваю увернуться, её рука проскальзывает мимо и хватается за колье на моей шее. Хрупкие кристаллы не выдерживают ярости Анжелики и осыпаются мелкими бусинками на паркет пола. Воистину, слёзы ангела! На девушку накатывает новая волна праведного гнева, и она начинает яростно топтать драгоценные кристаллы острыми каблуками.

Кирилл быстро становится между нами, лицом к Анжелике. Я успеваю заметить, что он по-прежнему хорошо владеет собой, но во всём его облике ясно читается брезгливость. Если для меня она всё ещё очень красивая девушка, то для него — кучка собачьих экскрементов, в которые он умудрился вляпаться. Причём, неожиданно. Внутри холла этого отеля, например.

Мужчина сильно хватает Анжелику за плечи и на один краткий миг мне кажется, что он ударит её. Это очень плохо! Чтобы не сделала женщина — мужчина не имеет права поднимать на неё руку. Если он влепит ей затрещину, я сразу уйду. Но Кирилл лишь ближе наклоняется к ней.

— Анжелика, возьми себя в руки. Если ты этого не сделаешь, я вызову охрану и велю выставить тебя вон! И мне плевать, как это будет выглядеть. Мы ничего друг другу не обещали. Я пытался быть с тобой как можно мягче, но ты этого не ценишь. Я не люблю тебя и не смогу полюбить. И в этом никто не виноват, кроме меня самого. Я готов поговорить с тобой ещё раз, если у тебя есть, что мне сказать, но никаких отношений у нас больше не будет. Проводить тебя до такси или вызвать охрану?

— Проводи. До такси, — чуть успокоившись, просит девушка.

Они вскоре уходят, а я сажусь на кровать, сбрасываю с ног сапоги, затем ложусь на край, давая отдых ступням. Воронцов возвращается не быстро, минут через двадцать и, забывшись, наступает на кристаллы моего колье. С противным хрустом они рассыпаются под его туфлями. Я слышу, как мужчина чертыхается, снимает трубку и просит слегка прибраться в номере.

Он включает ночник с моей стороны, и я пододвигаюсь, освобождая место, чтобы он мог присесть.

— Не молчи, — тихо просит он. — Скажи, какой я мудак, козёл и что там ещё тебе хочется сказать.

— Ничего я не буду говорить. Я понимаю Анжелику, но и тебя тоже. А ещё мне очень не хочется становится бумерангом в выяснении ваших отношений.

— Прости меня. Больше ничего подобного не повторится, — обещает он. Сбрасывает туфли и тоже ложится, но не рядом со мной, а поперёк кровати, устраивая свою голову на моих коленях. Сама не замечаю, как касаюсь рукой его волос, гладя, словно провинившегося, но давно прощённого котёнка.

Нашу идиллию прерывает горничная.

— Прошу прощения, — женщина заглядывает в спальню. — Украшение, которое повреждено — это что-то драгоценное? Его собрать?

— Нет. Выбрасывайте в мусор, — отвечает Кирилл. — Там уже нечего восстанавливать. Проще купить новое.

Как и их отношения с Анжеликой, думаю я. Проще завести новые.

— Привет, «Мамба»? — уточняю.

— Нет. Перерыв, — вздыхает Воронцов. — Что-то не клеится в последнее время. Пойду в душ. Какое-то состояние паршивое.

Пока его нет, я раздеваюсь до трусиков и, без спроса, натягиваю хозяйскую майку. Вряд ли Кирилл станет возражать. Он и не возражает. Мы больше не разговариваем, и я засыпаю первой. Не знаю, что меня будит. Отсутствие тепла рядом? Это плохо. Пора завязывать с этими совместными ночёвками, иначе повторю путь Анжелики. Сажусь на кровати и понимаю, что мужчины действительно нет рядом. Даже пугаюсь. Вдруг, ему плохо стало? Вскакиваю и замечаю, что возле диванчика в прихожей горит торшер. Кирилл сидит с бокалом коньяка в руке, забросив ноги на столик. Его глаза закрыты, а из одежды — только боксеры.