Он вернулся с войны. Думал, заживёт счастливой жизнью – дом, семья. А оказался у разбитого корыта – ни первого, ни второго. Мать на берегах Средиземного моря, отец – на далёких северах. Он вернулся, как думал в мирную жизнь, а оказался на новой войне. Девушка и четверо подонков, изуродовавшие лицо и сломавшие жизнь. Ну что же, пришло время вспомнить, чему учили, ведь… …Вам отмщение, я воздам…
Непрощённые
Вам возмездие, я воздам!
Все персонажи данного рассказа являются выдуманными личностями.
Все совпадения, которые могут быть, а могут и не быть, с реальными лицами, местами, и событиями, которые происходили в рассказе, – всего лишь случайность.
Ничего такого в современной России происходить не может. События, выдуманные мной, происходят где-то там, в далёком временном промежутке, в одно смутное для страны время.
Действия, мысли, желания и чувства героя могу не совпадать с действиями, мыслями, желаниями и чувствами автора, то есть меня.
Самое страшное чудовище, скрывающееся в тени, – это человек.
Кто-то из великих лысых.
…Я хотел бы стать Богом и выбирать,
Кому жизнь безнадёга, а кому умирать.
Я, конечно, пытался, я пришёл даже в храм,
Если Бог испугался – я всё сделаю сам…
Год Змеи. Личное Дело 310. 3-20 (Live Version).
Влад заметил её сразу, моментально выхватив взглядом из толпы, собравшейся в необъятной коммуналке. Она выделялась. Высокая, болезненно худая, с копной светлых, чуть вьющихся волос, падающих на лицо. Его было не разглядеть, только тусклые, словно подёрнутые пеленой боли, глаза, отражающие солнечный свет, падающий из окна. Она молчала и не участвовала в общем веселье. Сидела, ссутулившись в кресле, курила и пила вино, как чай – мелкими глотками. Но почти тотчас выбросил из головы – не до того ему было.
Ещё не отошла боль, нанесённая матерью, снедало беспокойство за отца. Кошмары все также приходили по ночам, заставляя нервно курить сигарету за сигаретой, бездумно глядя в тёмное окно.
Влад плюхнулся на свободное место, повертел в пальцах сунутый кем-то мятый пластиковый стаканчик, наполненный почти до краёв. Понюхал. В нос шибануло водкой, явно палённой, уж больно мерзким был запах. От сивушного духа его передёрнуло, на глаза навернулись слёзы, и он закрыл глаза пережидая.
Квартира была странной. Серж, институтский дружок, по дороге просветил. Он заскочил к нему после работы. Влад только что очнулся от дневного, маетного и приносящего головную боль сна, и ещё пережёвывал в голове воспоминания о последнем бое, где его взяли в плен.
– Ну, шта русскай ублюдок, – гулиец намеренно коверкал слова, – помярать будем или поживём ещё?
Влада грубо подняли за связанные за спиной руки и бросили на колени. Он тяжело опустился на пятки. Голова гудела и раскалывалась, его накрыло близким разрывом, под носом запеклась кровь, а перед глазами всё плыло. Влад приподнял голову. Пятеро гулийских «революционеров» пинали парней из его взвода. Где Михалыч, неужто убили? Тела не видно – и то хлеб.
– Ну шта, русскай ублюдак, жить хочешь? – Перед ним остановился рослый, стройный гулиец, затянутый в элегантную натовскую форму.
Влад смотрел на него налитыми кровью глазами, поводя во рту языком, собирая слюну, чтобы харкнуть в эту небритую харю. Напрасно. Язык наждаком прошёлся по губам. Во рту была пустыня, видимо, последствия контузии.
Он промолчал. Смотреть на врага, вот так – снизу вверх, упираясь коленями в острые камни, было неудобно. Приходилось задирать голову. Выпрямиться Влад не мог, при любом движении острая боль от сломанных рёбер била прямо в контуженую голову.
Но он смотрел.
– Чта, смотришь, русский ублюдок? Жить хочешь?
– Повторяешься, «гус». – Язык, наконец-то повиновался. – Я-то помню своих отца и мать, а ты? Выкормыш козла и ослицы.
Он надеялся вывести врага из равновесия, разозлить, чтобы тот убил его быстро и без мучений.
Гулиец рассмеялся и пнул его армейским ботинком в голову. Казалось, в мозгу взорвалась граната, Влад качнулся и завалился лицом вперёд, на миг потеряв сознание. Упасть ему не дали, гулиец подхватил его и водрузил на место.
– Разозлить меня хочешь? Русский. На быструю смерть надеешься? Собачьей кличкой меня называешь? – заговорил он на чистейшем, без намёка на акцент, русском языке.
– Не надейся. Их, – он кивнул на пацанов, стоявших поодаль на коленях, – я бы ещё убил легко, малолетних щенков, но тебя… Ты же контрактник, так что на скорую смерть не надейся. Подыхать долго будешь. В соплях и слезах. Умолять будешь, чтобы тебя добили. Но не надейся. Зря ты про моих родителей такое сказал. Ты же знаешь, как в наших краях к родичам относятся.
Было бесполезно утверждать, что Влад не контрактник, что в армию он пошёл после института. Да и унижаться не хотелось.
– Ну что ж, помучаемся, – он прикрыл глаза, смотреть было больно.