Лекс обдает меня новой смертельной порцией презрения, но сейчас мне уже все равно.

Вернусь домой, закроюсь на ключ и дам себе ровно три дня погоревать. Выплачу все то дерьмо, которым Яновским полил мои к нему чувства, а потом запрещу своему сердцу даже вспоминать о том, кто это такой.

— Есть предел твоей подлости, Лисицына? — Лекс опускает взгляд в свой телефон, делает несколько жестов пальцами и тоже показывает мне экран, на котором сумма в десять раз больше той, которую я запросила.

— Я просила пять, Яновский. Барские замашки оставь для невестушки.

— Обещанные чаевые, Викуля, не более.

— Переведешь хоть на одно евро больше, — успеваю остановить его до того, как он нажмет клавишу отправки денежного перевода, — и минуту кусок нашего совместного пикантного видео в ту же секунду полетит к твоей ненаглядной.

— Ты головой стукнулась что ли? — Но делать перевод не спешит.

— Пять тысяч евро, Яновский. Заставишь меня повторить это снова — ты знаешь, что будет.

Он так зол, что желваки на его челюсти практически живут своей собственной жизнью. Потом демонстративно тыкает пальцем в экран и через минуту мой телефон издает характерный звук оповещения из банковского приложения. Я знаю, что там деньги — можно даже не проверять. Но Лекс язвительно предлагает убедиться.

— Ну какие между нами могут быть обманы, Алексей, в самом деле? — тоже язвлю я, хотя меня буквально вкручивает немедленно вернуть ему эти деньги и забыть весь сегодняшний разговор как страшный сон. Но мне позарез нужны эти деньги. И что бы он обо мне не думал — не на шмотки, рестораны и красивую жизнь.

— Я удалила видео, — показываю ему свою совершенно пустую галерею.

— Мне все равно, — Лекс поднимается и ощущать себя под его взглядом сверху вниз — новая грань моего сегодняшнего унижения. — Если ты попытаешься воспользоваться этим видео каким угодно способом — обещаю, ты очень сильно об этом пожалеешь. Если попытаешься снова выйти со мной на связь — результат этого глупого поступка тебе тоже очень не понравится. Поэтому, пожалуйста, исчезни из моей жизни, ради своего же блага.

И когда он уже почти повернулся ко мне спиной, я говорю последнее, о чем нужно сказать.

Ту часть разговора, который нарочно оставила напоследок, потому что возвращаться к этой теме так же неприятно, как и шантажом выбивать у Лекса деньги. Нет — намного неприятнее.

— Наш договор, Лекс.

— Договор? — Он не особо спешит поворачиваться лицом.

— Пари. На акции. «Гринтек». Раз ты меня уволил, я не имею возможности влиять на процесс, и ты ясно дал понять, что показываться тебе на глаза может быть опасно для моей жизни, я бы хотела закрыть этот вопрос здесь и сейчас.

— Ага, значит все-таки не пять тысяч, — хмыкает Лекс, поворачивается на пятках и в его взгляде больше совсем ничего нет. Там только пустота, ноль эмоций. Я не чувствовала себя настолько ничтожной даже когда он смотрел на меня как на воплощение вселенской мерзости.

— Просто хочу закрыть вопрос.

— Вика, этот договор — просто бумажка.

Я вовремя сдерживаю тупой вопрос: «Что ты имеешь ввиду?». Кажется, когда я говорила Хасскому, что мы с Лексом заключили договор, он пытался о чем-то меня предупредить. Или я просто все это только что придумала, потому что пытаюсь найти хоть какие-то звоночки разума в бесконечной череде своих бестолковых поступков?

— Я мог бы подтереть тем договором зад, Виктория, но даже в таком случае от этой бумажки была бы хоть какая-то польза. Потому что ни для чего другого заключенный между нами договор не годится.

Если бы не его беспристрастное выражение лица — я бы ни за что ему не поверила. А сейчас я вижу перед собой только пустоту, за которой может скрываться блеф, насмешка, издевка и еще масса чего «приятного» в моей адрес. «Приятного» и, безусловно, абсолютно заслуженного.

— Ты же не думала, что водить за нос — только твоя прерогатива?

— Думала. — Развожу руками, давая понять, что не собираюсь отрицать вину за собственную самонадеянность. — Ладно, Лекс, черт с ними, с акциями. Будем считать, что их стоимость входит в эти пять тысяч. Я сегодня щедрая.

Его прищур в ответ не предвещает ничего хорошо и за те несколько секунд, которые Лекс собирается с ответом, я успеваю сто раз пожалеть, что не ограничилась одним словом. Но видимо, как говорила моя бабушка, нам с Лексом нужно окончательно побить все горшки, чтобы не осталось совсем ничего.