Осененный вековыми плакучими березами, храм-усыпальница по иронии судьбы оказался преждевременной и неожиданной руиной... В Осташове цел общий облик усадьбы. Из окон дома открывается вид на луговые берега реки и красную церковь, сочным пятном рисующуюся на фоне наполовину пожелтевших деревьев и отражающуюся в воде. От церкви тот же вид на дом с колоннами вдали. К вечеру неподвижна и невозмутима гладь реки. С предельной четкостью повторяется в ней знакомая, но всегда несколько иная картина старой усадьбы, — и только золотые осенние листья, опавшие с берез, указывают на поверхность воды.

Осташово издали еще кажется уцелевшей усадьбой...

Яропольцам, гончаровскому и чернышёвскому [45] , посвящен небольшой сборник [46] , где рассказано о прошлом и настоящем этих замечательных мест. Но даже на страницах этой книжки не нашлось места тому, что более всего бросается в глаза — разрушениям. Простая летопись вандализмов — прощальное слово наполовину погибшим усадьбам. Яропольцы разгромлены не сразу, не в годы обостренной борьбы — их уничтожение было плановым и обдуманным, подсказанным и, возможно, даже оправданным “экономикой”. Ведь памятники старинной архитектуры — не только портики, колонны, фронтоны, но также кирпич, белый камень, гвозди и дерево. И случается, увы, слишком часто, что строительная “плоть” нужнее архитектурной “души”. И тогда гибнут памятники искусства. Яропольцы не исключение. Наоборот, они в высшей степени характерны для судеб русской усадьбы вообще и, пожалуй, именно для тех мест, которые, пережив девятый вал разгрома, бесславно и постепенно погибли в мертвой зыби тупого и безнадежного бескультурья. Яркой иллюстрацией встает простой перечень разрушений в Яропольцах. Наиболее пострадавшей является чернышёвская усадьба.

Дворец в усадьбе гр. З.Г. Чернышева в усадьбе Ярополец Волоколамского уезда. Фото 1920-х гг.

Мечеть. Это павильон с двумя минаретами, как того требовала эпоха классицизма, во всем стремившаяся к симметрии. Прелестное игрушечное здание это замыкало перспективу всей парковой планировки — от центральной оси дома, через партер, террасы регулярного сада, обелиск, водоем и канал. Как это нередко случалось при проектировке павильонов, беседок, мостиков и других парковых украшений, мечеть в саду чернышёвской усадьбы была заимствована из изданий чертежей знаменитого в свое время английского архитектора, теоретика и практика садового искусства Чемберса. Павильон являлся едва ли не единственным в усадебных парках образчиком своеобразной turquerie* (* туретчина (франц.).), одного из течений столь свойственной искусству XVIII века экзотики. Пожалуй, единственным аналогичным памятником является Турецкая баня на берегу озера в Царскосельском парке. Участь мечети разделила колонная беседка — дорический четырехколонный простиль с треугольным фронтоном, — беседка, стоявшая неподалеку от пруда на высоком холме, поросшем вековыми соснами. Здесь находилась некогда фигура Екатерины II — и все сооружение, таким образом, и по идее своей, и по типу архитектуры напоминало строго, но изысканно скомпонованный Т. де Томоном павильон “Супругу-Благодетелю" в Павловске. Погиб также очаровательный неподалеку находившийся "эллиптический павильон" под плоским куполом, украшенный кругом шестнадцатью стройными колоннами с капителями какого-то фантастического "псевдокоринфского" ордера. Беседка эта, с четырьмя совсем простыми входами, близко напоминала подобную же постройку в Павловском парке — известный “Храм Дружбы" в долине Славянки, неподалеку от Большого дворца. Не осталось следа и от бани — небольшого здания с лоджиями и четырехколонным портиком; пустая яма и на месте обелиска, посвященного памяти кн. Г.А. Потемкина...

В чернышёвском парке уничтожены решительно все павильоны и беседки; в руину превращена даже обширная оранжерея, в стены которой были вмазаны привезенные из Крыма старинные генуэзские рельефы, а также превосходные изразцы XVII века “новоиерусалимской" мастерской Никона, ранее составлявшие иконостас в ближнем селе Суворове. Парк чернышевского Яропольца, по-видимому, украшался в течение ряда лет. К первоначальному регулярному саду, заключавшемуся зданием мечети, был присоединен пейзажный английский парк, как бы подсказанный извилистым течением Ламы, рощами и пригорками на ее берегу, представлявшими заманчивые точки для размещения всех этих вышеназванных беседок и павильонов. Может быть, и не случайно поэтому сходство этих построек с сооружениями Павловского парка — только в далеком Яропольце все стало грубее, топорнее, наивнее. Точно на портрете, исполненном кистью копииста. Неизменной осталась только прекрасная композиция всего ансамбля.

Парки и сады Яропольца славились уже в старину. Первый историк русского искусства, Яков Штелин, в своей главе, посвященной русским садам, главе, приобщенной к известному труду Гиршфельда “Theorie de l'art des jardins’’* (* "Теория садового искусства" (франц.).) упоминает яропольцевский парк как заслуживающий особого внимания среди подмосковных имений. И действительно, даже теперь можно угадать еще его былое великолепие. В центре его находится двухэтажный — собственно res de chaussee** (** первый этаж (на земле — франц).) и [нрзб.] — вытянутый в длину дом, выстроенный в духе раннего французского классицизма. Полукруглый выступ ступенчатой террасы перед едва выделяющимся ризалитом и мезонин скромно отмечают со стороны сада центр постройки, украшенной плоской декорацией из лопаток и оконных наличников с гирляндами, соединяющими в одно целое окна обоих этажей. Из общего массива здания выдвинуты по краям два выступа. Перед домом — обширный зеленый луг, конечно, традиционный tapis vert***(*** "зеленый ковер", лужайка (франц.).) французских парков. Ровный ряд некогда шарами подстриженных лип, до сих пор сохранивших эту форму, но как бы надстроенных выросшим над ним вторым этажом молодых побегов, замыкает обширную площадь газона. Несколько искусственных террас, соединенных между собой лестницами, спускаются к пруду, вернее, к обширному квадратному копаному водоему. На террасах продолжаются регулярные насаждения лип, образующих зеленые залы и коридоры симметричными своими дорожками и площадками. Подчеркивая главную ось планировки, еще стоит на ступенчатом фундаменте и довольно высоком четырехугольном постаменте облицованный лакированными разноцветными гранитами обелиск, посвященный памяти Екатерины II, верно, в связи с ее посещением усадьбы фаворита гр. З.Г. Чернышёва. Выломан портретный медальон, выломаны меморативные доски; но до сих пор с точностью еще очерчивает на круглой площадке этот обелиск свою тень... И по размерам и по форме он очень близко напоминает тот, что был пожалован Екатериной II гр. П.Б. Шереметеву для украшения кусковского сада. Надо представить себе здесь беломраморные статуи, цветы в узорчатых рабатках и клумбах, подстриженный газон — и тогда сад этот сделается таким, каким он был задуман неведомым художником. Спускаясь дальше, дорога обегает водоем, обсаженный деревьями и кустами, когда-то также подстригавшимися, снова смыкается и уже в тени разросшихся деревьев приводит к месту, где красовалась раньше мечеть. Перед ней протекает совсем узкая и тихая Лама. Мостик, раньше здесь бывший, разрушен; на месте мечети — груда битого кирпича. Надо на мгновение забыть о разрушениях и, обернувшись назад, охватить ‹взором› весь ансамбль садов. Зеркало водоема отражает зеленые террасы, архитектуру древесных насаждений, увенчанную вверху невысоким, длинным, но чрезвычайно изящным отсюда фасадом дома, несколько напоминающим по композиции масс дворец Фридриха Великого в Сан-Суси. Парк чернышёвского Яропольца точно поврежденная картина старого мастера. Остался только рисунок и красочные пятна — все остальное бесследно и безвозвратно исчезло.

Парковый павильон в Яропольце Чернышевых. (Не сохранился). Фото начала XX в.

Совершенно иной характер носит парк соседнего гончаровского Яропольца. Его стиль как бы определяет капризная в своих изгибах Лама. Здесь нет следа той придворной чопорности, той архитектурности, которые столь определенно и резко проведены в чернышёвских садах. Единственная прямая и узкая липовая аллея, произвольно носящая название “Пушкинской”, не нарушает общего характера пейзажного и живописного английского парка. В нем, конечно, уместна была псевдоготика двухъярусных башен с зубцами, беседок и павильонов, украшенных муфтированными колоннами; звучное сочетание красного кирпича, белого камня в деталях архитектуры, зелени и голубого неба, повсеместно встречавшееся, от дома до ограды, придавало усадьбе яркий, солнечный и радостный колорит.

Та же картина разрушения в примыкающем парке соседнего гончаровского имения. Здесь на кирпич разобрана почти вся садовая ограда, являвшаяся любопытным образчиком декоративной архитектуры, стремившейся воспроизвести феодально-замковые укрепления. Особенно интересны были башни — круглые и граненые, с рустованным цоколем, с обегающими дужками-арочками, зубцами, круглыми люкарнами и узкими окнами-бойницами. Они казались такими же отдаленными перефразами средневекового зодчества, как шахматные туры. Осененные ветвями елей и берез, рисуясь красно-белыми пятнами на фоне неба и зелени, они издали могли служить готовыми моделями для дилетантских набросков “в рыцарском вкусе", таких нередких в альбомах 30—40-х годов... И башни, и стены с арками, зубцами и бойницами — все они теперь разрушены до последнего кирпича, и на их месте видны лишь ямы фундаментов... Также уничтожены выстроенные в духе псевдоготики почти все павильоны, беседки и дома. В их числе погибли и здание усадебного крепостного театра, и очень затейливая по своим формам баня, и обширная оранжерея. Во всех постройках ярко давала себя знать гибридность стиля. Банный павильон, или баня, представлял собой здание с треугольными фронтонами на фасадах и грубоватыми пристройками по сторонам. Получившийся выступ был украшен сдвоенными колоннами какого-то нелепого ордера, колоннами, охватывавшими дверь и два окна по сторонам. Несколько неожиданно было здесь соединение пучков колонн арками, чередовавшимися с овальными впадинами для скульптурных медальонов. Центральный павильон оранжерей был ближе к образцам классического зодчества. Это, собственно, дорический храмик in antis* (* в антах, т.е. с выступами по бокам.) с фронтонами, с виньоловским фризом, сочно и умело нарисованным, где триглифы сцеплялись со скульптурными метопами. Впрочем, лишь условно можно назвать это сооружение дорическим — далекими от каноничности были круглые окна — люкарны на боковых стенах и в плоскостях фронтонов, ‹они› так же [ионичны], как и красно-белая расцветка архитектуры. От всех парковых павильонов сохранилось только здание в начале усадьбы около реки, всего вероятнее, прежняя "экономия". Расположенное по откосу, оно имеет нижний сводчатый цокольный этаж, разработанный арками, и верхний, со стрельчатыми и сдвоенными североитальянскими амбразурами окон. Дом этот довольно близко напоминает иные из сооружений Царицына. Остальные постройки — театр, здание по сторонам него, флигеля, башни — уже входят в планировку дома и неразрывно связаны с ним в своих плановых решениях.

Живописными, давно запущенными руинами кажутся готические здания циркумференции двора с их затейливыми башенками, поросшими травой готическими арками. Внутри все выломано, провалилось и сгнило... По главной оси дома расположены башни ворот: каждая из них соединяется одноэтажными зданиями циркумференции с флигелями, приходящимися против боковых крыльев дома. В таком виде плановая концепция не дает ничего необычного — почти так же задуман двор Петровского дворца, cour d'honneur Михалкова и аналогичные дворы многих московских городских усадеб — графа Соллогуба на Поварской, Мосоловых и Чернышёвых на Тверской и других. При известной шаблонности, “приятности" плана особенно интересными являются, конечно, стилистические отклонения, своеобразная фантастика вторых, “окольных" путей русского зодчества XVIII века.