– Моя Регинка не врёт! – возмутилась Платунова-старшая. – Ей что, напрочь веры нету? Милиционер, значит, не врёт, а она, выходит, врёт. Так что ли? Он – белый человек, а она – негр?

– Уймитесь, пожалуйста, уважаемая, – культурно осадил её Алексей. – Милиционера мы пока не допрашивали и он ещё ничего не сказал. Но в вытрезвителе 26 апреля ни вы не присутствовали, ни я. Что там приключилось, ведомо двоим да ещё Господу. И вот вам аналогия на эту тему. Через минуту, предположим, вы от меня удаляетесь к прокурору и говорите, что я вас обозвал всячески. И потребуете привлечь меня за оскорбление. Вас – двое, я – один. И если руководствоваться подобной логикой: кто первый напал или кого числом больше – тот и прав. Эдак любого можно запросто в тюрьму засадить.

– Окститесь! Да что вы тако говорите? – даже перекрестилась мамаша. – Ни в жисть я вам подлянку не удею.

– Да я же пример вам привёл, – заторможено смежил веки следователь, утомлённый примитивизмом её восприятия. – Вникните: ситуация такова, что мне без вашей помощи не обойтись. Вы должны мне подсказать, прежде чем я сунусь в вытрезвитель, как и в каком закуточке откопать улики против гражданина милиционера, если он, конечно, – действительно предатель трудового народа, правовой нигилист и моральный перерожденец. И у нас единственный выход – поймать его на косвенных доказательствах. Растолковываю сей тезис. Слушайте.

– Да-да! – привстала Ирина Осиповна, точно борзая в стойку перед броском на дичь.

– Так, у меня был случай, – раскрыл Подлужный журнал учёта следственных дел, мысленно возвращаясь в прошлое. – Ну вот… К примеру. Женщина обвинила мужчину в том, что тот овладел ею помимо её воли. Уличаемый отрицал факт совокупления. Оба – день, как познакомились. И при всём при том, заявительница оперирует сногсшибательными фактами. Настаивает, что у подозреваемого в нижней части живота – шрам от удаления аппендикса, а в верхней трети левого бедра – углубление с трёхкопеечную монету. Цапаем того, освидетельствуем, и что вы думаете – и шрам красуется, и след от огнестрельного ранения темнеет. Оказывается, его в юности подстрелили, когда он свинью воровал. Жалко: промахнулись малость. На пять бы сантиметров правее… И эс ист эрледигт 6, – как говорят в Берлине. Будь выстрел удачнее, и насильник уже ни на кого и никогда не покусился бы. Ферштейн? 7 Ну, то есть, понимаете?

И Алексей выдал длительную паузу, подобно знаменитому актёру Щепкину в ожидании овации при первом появлении в спектакле перед зрителями. Или неосознанно подражая легендарному советскому футбольному форварду Всеволоду Боброву, который на длительном замахе блестяще уложил на газон знаменитого венгерского вратаря Дьюлу Грошича, а сам с мячом пешком вошёл в ворота. Однако аплодисментов не последовало: и проблеска мысли не отразилось на обильно размалёванных мордашках компаньонок по несчастью. Мать с дочерью лишь переглянулись с постными физиономиями, недоумённо пожав плечами.

– А то ещё казус выдался, – листая журнал, вдохновлялся Подлужный былыми победами, действуя по принципу «Бойцы поминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они».8 – Жил да был некто Петрюк. Врач-терапевт, к вашему сведению. Жена у него уехала на курорт. Он обманным путём заманил к себе в жилище пациентку и трое суток держал там, на манер кавказской пленницы с вечера пятницы до утра понедельника. И страдал тот Петрюк любопытной особенностью: стоило ему совершить коитус, изъясняясь по-научному, а попросту говоря – акт совокупления, как он непременно пожирал здоровенную тарелку наваристого супа харчо. То блюдо в трансформированном виде поступало в предстательную железу, сублимировалось в зажигающий мужской субстрат, порождало либидо – и круговорот возобновлялся. За трое суток умыкнутая «кавказская пленница» сварила «две ведёрных кастрюли». Так их изящно именовал сам Петрюк. Понимаете? – изощрялся Подлужный, стремясь вызвать нужные ассоциации у Платуновых.

– И чо? – выгнулась знаком вопроса дородная мамаша.

– Зачем я ворошу это старьё? – наклонился туловищем следователь к ней. – Да затем, что стоило мне зачитать показания «кавказской пленницы» жене Петрюка, как та моментально «поплыла». И заявила: «А ведь, правда! Чё уж кривить-то… Этот проглот обожает харчо. Особливо «после того». Но при мне он больше миски за неделю не съедал, козлина безрогая!»

И Алексей чуть содрогнулся в беззвучном хохоте, соблюдая этикет и служебную честь. Мать и дочь Платуновы отреагировали на странное поведение следователя с опаской: они то косились на телефон, вспоминая номер вызова экстренной психиатрической помощи, то на плотно прикрытую дверь, готовые «задать драпа».

– Э-эх, доля наша аховая, – поскучнел сотрудник прокуратуры. – Я же не ковёрный на арене цирка, чтобы веселить вас вечер без перерыва. Я же вам излагаю для понимания. Возможно, нечто похожее возникало у Регины с мужчиной в милицейской форме, а?

– У Регины? – поражённо уставилась на ту мамаша. – Она с ним суп не ела. Точно!

– Ф-фуу, – разочарованно выдохнул Подлужный. – Поймите, непрофессионально совать свой длинный нос в милицию без чётких ориентиров. Если вы рассчитываете, что когда я нагряну туда, и милиционеры умрут от радости, то глубоко заблуждаетесь. Если двоечника уведомить об ошибке, то он сотрёт свою мазню с доски, глазом не моргнув. Выход один: устроить облаву в берлоге с рогатиной, когда медведь сладко сосёт лапу. Вникаете? Напоследок доходчиво расскажу вам неприятную бывальщинку, а вы мозгуйте.

– Да-да! – хором напряглись для мозгового штурма мать с дочкой.

– Нынче, в мае, – ретроспективно прищурился Алексей, – к нам в прокуратуру поступило «сообщение о двух ногах». Иначе говоря, пришла некая гражданка Дёмина с устным заявлением о том, что в отношении её трёхлетней дочери Кати жилец малосемейного общежития учинил развратные действия: трогал руками половые органы девочки, усаживал её к себе на колени голой попкой. Во всяком разе, именно так маме Катенька поведала. Дёмины жили на первом этаже, а жилец – позже установили, что это Василий Липин – на пятом. Вытворял Липин художества с малышкой наедине. У малышки повреждений никаких, кроме незначительного покраснения, что вполне может быть списано на обычное раздражение. Сосед же сверху категорически детский лепет Катюшки отрицал. Заявил, что её вообще не знает. Кому верить?