Оцепенелое безмолвие охватило телефонный эфир. «Никак уснула!» – забеспокоился Алексей, выждав достаточный период.

– Алло-о? – дал он знать о себе.

– Вы… на самом деле следователь? – окончательно переходя от сонного состояния к режиму бодрствования, осведомилась незнакомка.

– Вне всякого сомнения. Простите, я разговариваю с Соболевой?

– Да. Тысячу извинений, а зачем я вам нужна, Алексей… э-э-э…

– …Николаевич.

– …Алексей Николаевич?

– По имеющимся у меня предварительным сведениям, вы являлись близкой подругой покойной. И мне было бы небезынтересно, с сугубо профессиональной точки зрения, пообщаться с вами относительно неё. Сегодня четверг. Я вас приглашаю к себе на понедельник. К девяти часам… утра, естественно.

– Ой, понедельник день тяжёлый. Да к тому же утром… Знаете что, Алексей Николаевич, у меня к вам встречное предложение: через неделю я выхожу на работу… Пока я в постгастрольных каникулах. А как выйду, вы бы меня там навестили, я имею в виду ресторан «Кама», и мы бы мило побеседовали. О`кей?

– Вновь я посетил?!28 – с язвительной иронией, в отличие от пушкинской элегичности, вырвалось у Подлужного восклицание, проперчённое исконно прокурорским гонором. – Прошу прощения, но складывается впечатление, что вы не в полной мере отдаёте себе отчёт в том, что такое прокуратура и с кем вы разговариваете. Это к нам ходят все, а не наоборот. Это мы выдвигаем предложения, от которых невозможно отказаться. И, наконец, это мы задаём вопросы, которые невозможно отклонить.

– Неужели и для девушки не может быть сделано исключение? – обворожительно заворковала Соболева, входя в тонус и вновь обретая самою себя. – Я была бы вам бесконечно признательна и… Я не забываю джентльменских поступков галантных мужчин. Вникните в моё положение: я в краткосрочной… э-э-э… оттяжке, в разобранном, как говорится, состоянии. Мне нужно привести себя в порядок…

– …Принять вэнну, выпить чашечку кофэ, – с прононсом съехидничал отнюдь не галантный чиновник. – Я и без того отвожу вам пятницу и два выходных дня для рекреационных процедур – вагон времени. Для вас я вообще иду на грандиозные уступки. Столь титанические жертвы и снисхождения оказывал только Антоний Клеопатре. Ладно, ради вас переношу время аудиенции на пятнадцать ноль-ноль. Всё!

– А если я не приду?

– Тогда я закажу для вас милицейское такси с минимумом комфорта и в удобный для меня и в нежданный для вас час. И потом, стыдно торговаться, когда речь идёт о вашей подруге.

– Разве что ради Мариночки, – вздохнула Соболева.

Переговоры с артисткой следователь завершил в интонации, близкой к ультимативной.

10

Едва Подлужный положил телефонную трубку, как к нему в кабинет, предварительно вежливо постучавшись, зашёл Алькевич, возвратившийся из поездки. Он явился в знакомый кабинет, предупреждённый коллегами о том, что по нему «соскучились» в прокуратуре.

– Здравствуйте, Борис Семёнович, – радушно встретил его следователь.

– Здрасьте, – отозвался тот. – Только приехал – и сразу к вам.

– Борис Семёнович, позвольте небольшую вводную, – настроил Подлужный посетителя на деловой лад, одновременно указав ему взглядом на стул перед собой. – В ночь гибели Марины Германовны, её видели… кгм… в ресторане речного вокзала с неким мужчиной почтенного, применим такую формулировку, возраста. На основе показаний свидетеля составлен рисованный портрет этого человека. Взгляните, пожалуйста, не знаком ли он вам? – протянул следователь изображение визитёру.

Алькевич придирчиво, поочерёдно то, снимая, то надевая очки с толстенными стёклами, буквально изъелозил рисунок вдоль и поперёк, то удаляя его, то близоруко приближая к самому носу. И даже заглянул на оборотную сторону листа.

– Алексей Николаевич, – наконец заговорил он. – Мне стыдно за рассеянность, но я никак не припомню, где встречался с этим человеком. Несомненно, вижу я его не впервые. Или не его? Или же он похож на кого-то? Где же я с ним сталкивался? Или не с ним?… – колебался Алькевич. – Чёрт его разберёт! Можно, Алексей Николаевич, я это… заберу?

– Разумеется. Громадная просьба, Борис Семёнович: напрягите свою память. Вы бы нам очень услужили!

– Что вы, Алексей Николаевич! Какая услуга? Это я, фрукт рассеянный… Буду тужиться. Извините, это он? Убийца?

– Маловероятно. На настоящей стадии могу сказать вам, Борис Семёнович, что для следствия он – архиважная персона.

Подлужного ужасно подмывало попытать главного конструктора про «Арми», однако он одёрнул себя, решив не оперировать непроверенными сведениями.

– Алексей Николаевич, – уже откланявшись, в томлении затоптался Алькевич у порога. – Не примите за назойливость, однако, ежели вам понадобиться в интересах следствия что-то от меня, например, автомашина для поездки… Или ещё что-то… Звоните. Сделаю всё, что в моих силах. Пренепременно.

– Благодарю, Борис Семёнович, – учтиво раскланялся с ним Подлужный, вспоминая сцену взаимного сюсюканья между Чичиковым и Маниловым. – Обязательно воспользуюсь при случае.

Не успели стихнуть шаги Алькевича, а телефон Подлужного вновь затрезвонил, исправно исполняя роль прилежного информатора. Звонил Бойцов:

– Ляксей! Ну, задал ты мне головоломку, чёрт тебя дери! – часто дышал тот в трубку загнанным псом. – Я поднял на ноги всю уголовку, всё адресное бюро и весь пединститут в придачу…