Можно, да, в жизни вообще всё можно.

– Угощайся, я сказал, – подпускает он в голос металла.

– Да не ем я сладкое, – отодвигаю я от себя коробку.

– Чё ты несёшь! Ты припух, в натуре?! Это неуважение, ты понял?

Я расплываюсь в улыбке. Дошло, наконец, до жирафа. Неуважение, да. Моё поведение его бесит, и он с силой пихает мне коробку в стиле «угощайся или убью!»

– Отвали, – тихонько говорю я и замечаю огоньки бешенства, вспыхивающие в его глазах.

Из расслабленного и напоказ дружелюбного, Цеп становится злым и собранным, словно готовится нанести удар.

– Бери конфеты, я тебе сказал, – хрипит он и снова суёт мне мою же коробку.

Из глубин моей души пытается вырваться злой и склочный доктор, всю жизнь занимавшейся какой-то хренью, отчего огрубел и научился быть отчаянным, не ставя жизнь ни в грош.

Мне этот доктор-фаталист не нравится и никогда не нравился, хоть он и владел моим телом и разумом последние лет… тридцать. Не нравится, и я пытаюсь загнать его обратно в нору. Я ведь сейчас совсем не такой, я юный и даже в чём-то наивный. Это, как выясняется, я про девушек. Но, с другой стороны… Ладно, док, выгляни, но только ненадолго.

– Да пошёл ты на хер, – спокойно говорю я, пожимая плечами. – Вместе со своими конфетами сраными.

Достал уже! Я тебе пацан что ли терпеть вот эту хрень? Иди перед малолетками самоутверждайся, поц недоразвитый.

В подтверждение своих намерений я хлопаю по дну коробки снизу. Она вылетает из руки обалдевшего от такой наглости Цепа и летит, откидывая верхнюю крышку и рассыпая содержимое. Ну, что, доволен, козёл?

В глазах его вспыхивает яростный гнев, моментально подавляющий голос разума. А я… А я улыбаюсь. Нет, сейчас я не восхищённый новой юностью подросток. Я старый отчаянный хрен, не раз огребавший по пьяни за злой язык. Отчаянный и не умеющий ценить прелести жизни. Правда, для этого мне нужно бывало перейти в «коньячное состояние». Это моя тёмная сторона.

Он подступает ко мне, мышцы его напрягаются, челюсти сжимаются, плечи разворачиваются и… Старому циничному доку похер. Он такое много раз проходил в дешманских кабаках и в других местах…

Я тоже расправляю плечи и развожу в стороны руки, превращаясь в идеальную цель. Губы мои искривляет пренебрежительная усмешка.

– Пошёл вон отсюда! – бросаю я, вспоминая недавний опыт с Арканом, отступившим, не выдержав силы моего слова.

Возможно, он отступил по другой причине, но у меня сложилось впечатление, что он просто выполнил мой словесный приказ. Поэтому, эксперимента ради я решаю попробовать. Пробую и… нет, ничего не получается. Блин… Ладно…

– Я тебе сейчас башку оторву, – шипит Цеп.

– Ну давай, – насмешливо говорю я. – Давай, сладкоежка Алик. Нападай на меня. Знаешь что с такими, как ты делают на малолетке? Красавчиками-спортсменами. Хочешь попробовать? Вперёд! Вот твой счастливый билет.

Лицо его дёргается, и на долю секунды по нему проходит тень сомнения. Но агрессия побеждает, кулаки сжимаются и приобретают бронебойную мощь, рука начинает двигаться назад для замаха и…

– Что за шум, а драки нет? – спрашивает дядя Витя из шестого подъезда.

Он частенько с нами болтает, когда выходит покурить. Типа свой в доску парень. Иногда в картишки перекидывается, анекдоты похабные рассказывает. А сейчас, видать, идёт с работы, потому что появляется не в спортивном костюме, как обычно, а в своей рабочей одежде. А рабочая одежда у него – это серый, мышиный мундир с капитанскими погонами. Трудится он в уголовном розыске.

– Да тут такое дело, дядя Витя, – говорю я и удивляюсь, что помню блин, как его зовут.

Вот что значит, новые и незаезженные носители информации. Это я про мозги молодого меня.

– У нас тут доброволец на малолетку хочет попасть. Ну, а мы ему помогаем.

– Чё ты прогундосил? – прищуривается Альберт.

– И кто? – спокойно спрашивает дядя Витя, раскуривая сигарету. – Вот этот?

Он кивает на Цепа.

– Данные нормальные, – серьёзно говорит капитан, выдыхая дым. – Думаю, будет королевой бала.

Пацаны опасливо прыскают.

– Он так-то борец, – говорю я, как бы заступаясь за Цепа. – В обиду себя не даст.

– В обиду? – хмыкает милиционер. – Даст. И ещё раз даст.

Пацаны не выдерживают и начинают ржать, а дядя Витя с невозмутимым видом обращается к Юрику:

– Юран, слушай анекдот, ты у нас ценитель. Старого зека спрашивает внук. Дедушка, а кто такой пи**рас?

И зек старый, и анекдот старый, он его сто раз рассказывал, но приходится как бы в тему и пацаны умирают со смеху уже с самого начала. Стоит ли говорить, что дядя Витя дворовый пацанский кумир? Сейчас мне видны все его приёмчики и методы, позволяющие ему быть «своим парнем», в детстве же я об этом просто не задумывался.