Макаров Иван Иванович

Рейд 'Черного жука'

Иван Иванович Макаров

Рейд "Черного жука"

Повесть

В настоящий том библиотеки "Советский детектив" вошли произведения 30-х годов, написанные популярными авторами предвоенной эпохи. Эти повести представляют собой наиболее яркие и в то же время типичные образцы приключенческой литературы этого периода.

МАКАРОВ ИВАН ИВАНОВИЧ (1900 - 1940?) один из самых популярных писателей 30-х годов. Сразу после создания Союза писателей в 1934 году был принят в число его членов. Но в конце тридцатых, как и многие деятели культуры, был репрессирован. Его дальнейшая судьба неизвестна, как неизвестна даже точная дата смерти. Его имя на долгие годы было вычеркнуто из истории советской литературы. Только после посмертной реабилитации в 1956-м и после восстановления в августе того же года в членах Союза писателей произведения И.И.Макарова вновь увидели свет и стали доступны для советских читателей.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

"Мы не можем отказать русскому

народу в любви и в братской помощи".

Из воззвания папы Пия X

"Приказываю явиться немедленно". Далее следовала подпись "ПР. Воробьев".

А что такое "ПР"? Смешное, напыщенное "ПР". А главное, каждой собаке известно это "совершенно секретное" учреждение.

Недавно я разговаривал с русским железнодорожником. В форме злой шутки я предрекал скорую гибель большевиков и, вглядываясь в него, намекнул:

–  Вас взорвут изнутри наши.

Он снял треух, почесал одним пальцем у себя за ухом и, снисходительно улыбаясь, отпарировал:

–  Уж не "Пы-Ры" ли ваша нас взорвет?

И спокойная уверенность железнодорожника снова вызвала во мне знакомый холодок страха и чувство обреченности. Теперь, когда я смотрю на подпись на телеграмме, невольная злоба зарождается во мне. Злоба на беспомощность, на эфемерность этого несчастного "ПР".

–  "Приказываю... ПР... Воробьев", - выпячивая губу, произношу я. Приказываю... немедленно... П... Р... Воробьев.

Потом озлобленно рву телеграмму. Я не признаю никаких "ПР"... "ПР" и хотя бы даже "РПР". Больше я не повинуюсь никому.

Теперь в каждом государстве есть какое-нибудь "всероссийское "ПР"... "РПР"... или вообще какая-нибудь чертовщина из трех-четырех заглавных букв.

Каждая страна держит и содержит нас, "обиженных большевиками". Даже Китай. Нам уже нет почета. В каждой ноте Советскому правительству от нас открещиваются, но, ссылаясь на что-то "международное", держат нас. Держат и содержат.

Я изорвал телеграмму и сказал, что я не повинуюсь, когда мне приказывают. Но все-таки я приехал в Харбин и остановился на Сквозной улице около почтового отделения у своего верного "личардо", у Андрея-Фиалки.

Андрей-Фиалка туляк, бывший мастеровой. Настоящая фамилия его Бровкин, но никто его так не зовет.

Высокий и хмурый, он всю жизнь мечтает насадить по всей земле "вчастую" вишневые сады и при помощи этих садов "искоренить зло на миру". Он большой ворюга, к воровству относится с презрением и радуется лишь тогда, когда уведет хорошую лошадь. Но верней его нет человека.

С ним в паре часто работает цыган Алаверды, или полностью "дядя Паша Алаверды".

Дядю Пашу Алаверды я встретил во дворе Андрея-Фиалки на "мезомима". Он был пьян, сидел среди двора, плакал и, беспрестанно ударяя себя в грудь, твердил одно и то же:

–  Крест несу... Крест несу... Ой, тяжкий крест несу!

Андрей-Фиалка сидел в стороне на лавочке и, опустив между коленками свои длинные обезьяньи руки, - так что пальцы касались земли, приговаривал, исподлобья глядя на цыгана:

–  А и дура-мама, дура... А и дура.

Заметив меня, он степенно поднялся, одернул гимнастерку и сумрачно произнес:

–  Здравье желаем, ваше скородье.

Я говорю ему:

–  Андрей, теперь я не "скородье", а просто так... "хозяин". Настоящий хозяин. - И со злой печалью добавляю: - Настоящий русский хозяин на китайской земле.

–  А и дура-мама... третий час подряд ревет, - поворачиваясь в сторону цыгана, говорит Андрей.

Мы проходим к нему. Андрей холостяк, потому что "с бабами никакого сладу".

–  Вызвали, - сообщаю я ему, так и не дождавшись вопроса. - "ПР" Воробьев приказывает немедленно явиться.

–  Какая болячка приспела? - спрашивает он. Спрашивает лениво, нехотя. Видно, что ему совсем неинтересно, какая именно "болячка приспела".

–  Видно, за зимнее... Тебя не трогают?

–  Зимнее? - не спеша тянет он и изумленно вскрикивает: - Дык кому же ж нужно это зимнее? Вша, дура-мама, а не дело.

Мне становится страшно оттого, что на это "зимнее" он реагирует с такой легкостью.