Мое приключение. Два часа и все.

Я хочу этого.

— Любое нарушение моих условий — и ты будешь наказана. — От его контролируемого голоса у меня по спине бегут мурашки. — Если ты скажешь «стоп», все закончится. Это ясно?

Я киваю. Никогда не думала, что предвкушение может обострить мои чувства. Я ощущаю, как мое тело становится слишком чувствительным. Рука Доминика касается меня только через трусики, но и этого достаточно, чтобы я ощутила его — его силу, его контроль и его ауру.

— Скажи это словами, — приказывает Доминик.

— Да.

Он убирает руку и, прежде чем я успеваю оплакать потерю, говорит властным тоном:

— Считай.

— Что считать?

Шлепок гулко отдается в воздухе, будто жало, обжигающее мою задницу. Я вскрикиваю.

Больно!

Я пытаюсь приподняться, но властный тон Доминика останавливает меня на полпути:

— Если ты хоть как-то изменишь свое положение, то я ужесточу твое наказание.

Я резко вдыхаю через нос, но это не от страха, черт возьми. Моя кожа покрывается колючками от чего-то коварно больного.

— Если ты не хочешь ничего из этого… — он осекается, словно не хочет произносить следующие слова. — Слово «стоп» — и все закончится.

Я сглатываю, борясь с жжением на заднице. Даже если это происходит через нижнее белье, это больно comme le bordel (с фр. Черт возьми). Однако возбуждение отказывается ослабевать.

— Сколько мне еще терпеть? — спрашиваю я.

— Ты не можешь торговаться, Камилла. Либо ты остаешься, либо уходишь. Это чертовски просто.

Я задыхаюсь от того, как он произнес последнее слово. Может, он не хочет, чтобы я уходила. Я тоже не хочу уходить. Я прислоняюсь щекой к дереву и пытаюсь расслабиться. Это невозможно.

— Теперь, — пробормотал Доминик мне на ухо, отчего по коже пробежали мурашки. — Считай. Если ты не сделаешь этого, наказание увеличится.

Его рука опускается на мою задницу. Я вздрагиваю и кусаю губу от боли.

— Два.

Шлепок.

— Три!

Шлепок.

— Четыре! — мой голос срывается на всхлип.

Вместе со жжением приходит нечто совершенно необъяснимое. Я чувствую, как моя задница раскаляется докрасна. Обостренное удовольствие проникает сквозь жжение прямо в нежную кожу между ног. Мои соски пульсируют и больно прижимаются к жесткому дереву.

Et la merde (с фр. Дерьмо).

Кажется, я намокла.

— Тебе это нравится… — мрачно размышляет Доминик, массируя мою разгоряченную плоть. Я издаю стон.

— Я чувствую в тебе эту тьму, малышка, — его голос слегка хрипловат и так восхитителен. — Я хочу вывести ее наружу.

Я не знаю, о чем он говорит, но не могу об этом думать.

Еще один шлепок по заднице. И еще, и снова. Я считаю до десяти. Когда он заканчивает, я тяжело дышу. Мое зрение затуманивается от непролитых слез, голос становится хриплым, но я такая мокрая, что удивляюсь, как влажность не стекает по моим бедрам.

Доминик зацепляет большими пальцами мои трусики и спускает их вниз по ногам. Я небрежно откидываю их. Если бы это было несколько минут назад, возможно, я бы устыдилась того, насколько откровенной является эта поза, но сейчас мне все равно.

Ноги едва держат меня. Стол впивается в мой живот и бедра. Лоно и соски пульсируют так болезненно, что мне требуется все, чтобы не дотянуться до них и не освободить себя. Я не могу рисковать тем, что Доминик вышвырнет меня за непослушание.

Я еще не закончила. Я хочу большего.

Позади меня раздается глубокий хрип. Я бросаю взгляд через плечо и замираю. Доминик смотрит на мою задницу.

— Такая чертовски красивая.

Он сжимает в руке мое нижнее белье и засовывает его в карман.

Это… горячо.

Его сильная рука сжимает мою горящую задницу. Я вздрагиваю, даже когда он массирует ее.

— Ты была хорошей девочкой, Камилла.

Его палец пробегает по моим намокшим складочкам, и я прижимаюсь к столу. Мои ноги раздвигаются для него.

S’il te plait. S’il te plait…(с фр. Пожалуйста. Пожалуйста)

Я не буду умолять, если это поможет унять глубокую боль внутри меня.

Его палец дразнит меня возле входа. В горле возникает ком разочарования.

— Дом!

Он посмеивается. Звук темный и беззаботный, он оказывает странное воздействие на мое и без того чувствительное тело.

— Ты будешь наказана за это позже. — В его тоне нет ничего от игривости его смеха. — Ты хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе?