Putain (с фр. Черт).

Почему он такой сексуальный? Разве у него не должно быть недостатков или чего-то такого, что сделает его более человечным?

Мои бедра сжимаются от желания, когда я вижу его рельефный пресс и татуировку «No Regrets» (прим. пер. «Без сожалений»).

Доминик пахнет сногсшибательным мужским гелем для душа и кожей. Есть также намек на его естественный запах, который не идет на пользу моему и без того разгоряченному телу. Темно-каштановые пряди небрежно падают ему на лоб. Они наполовину влажные, что придает ему грубовато-красивый вид.

Когда он заговорил, его брови нахмурились:

— Я думал, ты не придешь.

— Я тоже так думала.

Зафиксировав мои запястья за спиной, он проводит пальцем по моей нижней губе.

— Почему передумала?

Я задыхаюсь. Трудно подобрать слова, когда он прикасается ко мне.

— Не могла остаться в стороне, — легкомысленно отвечаю я. — Ты используешь на мне какие-то чары?

— Действительно, Камилла?

Я качаю головой — насколько это возможно, пока моя щека лежит на подушке.

Он кивает с нечитаемым выражением лица и встает.

— Тебе лучше быть готовой к тому, что должно произойти.

Я напрягаюсь, чтобы поймать его взгляд.

— Обещания, обещания…

Я не успеваю предупредить, как он стягивает с меня трусы. Я шиплю, когда ткань трется о мою все еще болезненную задницу.

Mon Dieu (с фр. Мой Бог). Он порвал белье.

— Что у тебя за проблема с моим нижним бельем?

— Оно всегда мешает, — его голос звучит рассеянно, когда он опускает руку к моей заднице. Он сжимает одну половинку и массирует другую. Я вдыхаю, испытывая одновременно удовольствие и боль. По его одобрительным звукам я понимаю, что ему нравится то, что он видит.

— Чертовски красиво. — Его поглаживания твердые и успокаивающие, и это вырывает из меня стон. — Я знал, что твоя кожа будет выглядеть великолепно с моими отметинами на ней.

Я не упускаю гордости в его тоне. Ему нравится, что он оставил на мне свои следы. Мне это тоже нравится. Что же это делает со мной?

— Я не могу нормально сидеть со вчерашнего дня, — я хотела захныкать, но вышло задыхаясь.

— Хорошо. Я был занят твоими мыслями, как и ты моими.

Он думал обо мне?

Я не могу это проанализировать. Его рука опускается на мою задницу. Сильно.

— А-а-а-а! — я вскрикиваю, когда жжение пронзает меня до глубины души, а на глаза наворачиваются слезы. Как такое болезненное может быть таким приятным?

— Это тебе за опоздание. — Шлепок. — Ты больше не будешь опаздывать, малышка, м? — Шлепок.

— Нет! — я кричу, а затем заглушаю жаждущий звук кожей. Уверена, что он может почувствовать мое возбуждение, если просто раздвинет мои стиснутые бедра. Мое лоно трепыхается, а соски пульсируют в лифчике.

Всего три шлепка, а я уже так жажду, что чувствую, как напрягся живот. Как будто боль усиливает мое удовольствие.

Доминик возвращается к массажу моей попки, и я стону от боли. Его прикосновения оказывают успокаивающий сюрреалистический эффект.

Другой рукой он вцепляется мне в волосы и оттягивает голову назад, так что я смотрю в его карающие глаза сквозь будто мутное видение.

— Не заглушай свои крики ради меня. Никто не услышит тебя, кроме меня. — Его палец опускается мне между ног, и я хнычу, когда он касается моих чувствительных складок.

Доминик хмыкает:

— И я хочу услышать твои крики, малышка.

Я судорожно киваю, потому что, очевидно, стала немой. Он добавляет еще один палец, и я стону. Он не сводит с меня своих горячих глаз. Эти глубокие карие глаза заставляют меня желать свободного падения во грех. Они заставляют меня делать то, чего, как знает мой мозг, делать не следует.

Доминик продолжает входить и выходить из меня. Я не протяну долго. Я не могу. Я была готова всего к трем шлепкам. Мрачный взгляд его глаз — спусковой крючок для душераздирающего удовольствия.

— Покажи мне свою темноту, детка, — он шепчет мне на ухо. — Падай. Я поймаю тебя.

И я падаю.

Dieu (с фр. Боже).

Я падаю. Я сжимаюсь вокруг его пальцев так сильно, что это разрывает мои внутренности. Я выкрикиваю свое освобождение и падаю. Я просто падаю. Потому что, видимо, доверяю Доминику, поймать меня.

Он отпускает мои волосы, но не убирает руку с дивана. Моя голова опускается на его ладонь, и я тяжело дышу. Мое тело все еще содрогается от последствий сокрушительного оргазма.