– Дедуль, чего хотел? – пропищал кассир, сохраняя высокомерное выражение лица.

– Дык деньги за камингаут.

Крысеныш повертел головой.

– За что?

– За камингаут, – настойчиво повторил дед. – Ты не думай, я по иностранным языкам отлично говорю. Учил ваш английский в школе. А немецкий мне папаша объяснил. В газете вашей обещали, что если признаешься публично, что ты гей, то дадут выплату. Вот! – Дед протянул смятый листок бумаги. – Добровольное признание.

Крысеныш захохотал. Сквозь его смех до обескураженного старичка донеслись обидные фразы о том, что камингаут в таком возрасте может быть оплачен, только если дед уже подобрал себе молодого медийного мужа, которому оставит выплату в наследство. Или если дед известный на весь мир актер, режиссер, на худой конец – футболист.

– А так, на общих основаниях могу предложить только скидку на похороны в размере пяти процентов. Выписывать? – Крысеныш, высунув голову из окна, глумливо смотрел на деда.

Старик не на шутку расстроился, скорее, по причине обмана, чем по причине своей медийной безвестности. У него покраснели глаза и раздулись ноздри. Потоптавшись еще немного возле ржущего кассира, он вдруг ловко схватил того за вихрастый чуб, не давая залезть назад в окно, и, придерживая голову одной рукой, другой поудобней пристроил посох, резиновым набалдашником которого и стал колошматить по башке крысеныша. Каждый удар сопровождался мстительным причитанием обиженного пенсионера. Кассир получил за камингаут, за молодого мужа, за всех пи…расов и даже за то, что под дедом уже тридцать лет ни одна баба не валялась.

– Тем более – мужик! Понял? – Старик отпустил голову воющего кассира и легкой походкой, почти не опираясь на посох, отправился вон. По пути он обозвал непристойными словами Волю Нетребо, Еремея Василькова, а Полковнику, кроме того, еще и угрожал своим боевым посохом.

В этот момент Полковник серьезно задумался о расширении своих полномочий: за дисциплиной в учреждении никто не следил. Коллектив подобрался разношерстный. На втором этаже соблюдался хоть какой-то порядок, на первом – полный бардак. Сам Полковник разместился на первом, чтобы не привлекать лишнего внимания и владеть информацией. Он прекрасно видел, что далеко не все работники, особенно внештатные, испытывают удовольствие от работы. Но денег хотят все. И это объединяет. Работу любить не обязательно. Любить можно только зарплату. Разве сантехник, даже хороший, любит унитаз? На взгляд Полковника, в мощной, но молодой организации не хватало твердой руки. Бардак и крики постоянно сопровождали повседневную жизнь толеранов. Субординацию никто не соблюдал, каждый боролся только за свои интересы, и даже его, приближенного к Толеранину Первому, старожила, подвергали насмешкам и критике.

– А чем это занимается наш Полковник? – медоточивым голосом начинал Растаман, обращаясь к Воле Нетребо.

– Аналитикой, – не отрываясь от монитора, бурчал Полковник.

– И чьи же там анализы?

– Знамо дело, писунчиков. Пишут черт-те что про нас. Ну, ничего, они ко мне еще за аккредитацией придут.

Георгий с Волей обменялись многозначительным глумливым взглядом.

– Видать, туда метит наш аналитик, – тыкая пальцем вверх, заявил Воля. – Говорят, из Толераниума непрофильных выгонять будут. Как устаревший элемент.

– Выгонять и еще – бить, – поддакнул Георгий.

– Полковник, а ты ведь у нас и есть устаревший?

– Никак нет, – равнодушно отозвался полковник. – Ориентация моя устаревшая, без всяких цветов. Но тогда это нормальным было.

– И что ж ты до сих пор не перекрасился?

– По причине полной невозможности. Потому как половой пенсионер.

– И кто ж тебе такой диагноз поставил?

– Жена. А я с радостью согласился.

– Ладно, не расстраивайся, я тебя утешу, – закатив глаза, паясничал Нетребо.

– Я и не расстраиваюсь, просто умеренно вам сочувствую.

– Это как? За что?

– Тяжело вам, голубым и наркоманам. А скоро и того хуже будет.

– Ты что это, старик, нас пугать вздумал?

– Может, я и старик, но пока что всех здесь пересидел. – Полковник чуть подумал. – И вас пересижу.

– «Пересижу», – передразнил Нетребо. – Куда мы денемся-то? Ты к чему клонишь, Полковник?

– Вы, товарищи, в группе риска. Естественная убыль. И это помимо войны, вирусов, алкоголя и интернет-зависимости.

– Уж в современной войне наше поколение точно победит! – взвился Воля.

– Война ваша никогда не закончится. Сейчас демобилизация – это смерть. От компьютера отошел – почти умер. Виртуально выражаясь… – не отрываясь от монитора, спокойно произнес полковник. – Вам на пятки наступают педофилы, зоофилы и прочие некрофилы с вегетарианцами. И каждый на первое место метит. На всех первых мест не хватит. Вы еще к натуралам за защитой придете.

– Слушай, не такой ты простой, каким кажешься. Ты не засланный казачок, часом? – Воля с недоверием оглядел Полковника.

– Да какой же я засланный? – искренне пожал плечами бывший вахтер. – Это уж, скорее, вы ко мне пожаловали без спроса… Мой опыт показал, что медленная осада с хорошим питанием и покоем работает куда лучше, чем молниеносный штурм.

Лаура не могла понять, сколько времени провела не выходя из дома. Она все время лежала на диване, уставившись в одну точку, поднимаясь лишь затем, чтобы сварить крепкий кофе. Голова казалась огромной и пустой, сердце выросло до такого размера, будто собиралось вырваться из грудной клетки, информация извне не воспринималась. Что будет дальше и как ей жить, она даже представить себе не могла. Ей хотелось надолго зажмуриться, впасть в кому, отключить мозг, чтобы все это оказалось далеко позади. Миша пропал без вести, а то животное, которое пришло ему на смену, – это зверь из преисподней. Софочке она никогда не расскажет о том, что произошло, это убьет ее на месте. Вообще никто и никогда не должен узнать о случившемся. А сейчас ей надо любой ценой пытаться сохранить рассудок, терпеть и ждать.