– Да, подумать здесь есть о чем.

– А очень может быть, что Хосе приударил за чьей-нибудь женой. Такое ведь тоже случается. Может, у кого-то есть очень хорошенькая жена, а Хосе подбивает к ней клинья, улавливаете? Такую возможность тоже нельзя исключить. И вот этот кто-то решил перебить ему ноги, чтобы он не носился по всему городу за чужими женами и не травил наркотиками ребятишек со всего района. А заодно и так разделать ему морду, чтобы он не выглядел соблазнительно для чужих жен. А с другой стороны, если он начнет цепляться к окрестным подросткам с желанием втянуть их в такую гадость, как наркотики, то, может, иной мальчишка или девчонка просто и не захотят иметь дело с человеком у которого морда, словно ее пропустили через мясорубку, Кастаньеда сделал паузу.
– Видите, здесь есть целая куча вещей, о которых стоило бы подумать, правильно?

– Да, здесь о многих вещах стоит подумать, - сказал Дельгадо.

– В общем, я, честно говоря, не думаю, что вам удастся хоть когда-нибудь разыскать тех парней, что его избили, - сказал Кастаньеда. Да и какая вам разница?

– То есть как это - какая?

– Он получил именно то, что заслужил. Это же справедливо, не так ли? А чего вы, полицейские, добиваетесь? Установления справедливости, разве не так?

– Да, хотим установления справедливости.

– А это и есть справедливость, - сказал Кастаньеда. Дельгадо пристально посмотрел на него.
– Разве не так?
– спросил Кастаньеда.

– Да, пожалуй, так оно и есть, - сказал Дельгадо. Он кивнул и поднялся из-за стола, отодвигая стул.
– Приятно было познакомиться. Надеюсь еще увидимся где-нибудь.

– Позвольте заказать вам что-нибудь, - предложил Кастаньеда.

– Нет, спасибо. У меня еще целый час до смены, - ответил Дельгадо и направился к выходу.

Кастаньеда приветливо помахал ему вслед рукой.

Было уже семь часов вечера, когда Браун смог наконец добраться до Мэри Эллингхэм, той самой женщины, которая двенадцать часов назад позвонила в участок и сообщила о пропаже мужа. Хотя уже совсем стемнело, но ночь еще не вступила в свои права. Город сейчас переживал именно тот период, который определяется словом "вечер". Это поэтическое слово всегда вызывало некое движение души у Брауна, может быть, только потому, что в детстве он как-то вовсе не выделял это время суток и слово "вечер" для него не существовало и употреблять он его стал только после того, как встретился с Конни - своей будущей женой; тогда время перестало просто делиться на "ночь" и "день", на черное и белое; Конни привнесла в его жизнь полутона и за это он будет благодарен ей до конца дней.

Норс-Тринити представляла собой коротенькую, всего в два квартала улочку, соединяющую Силвермайн-Овал и Силвермайн-Роуд у самой северной окраины территории участка. С того места, где Браун поставил свою машину, можно было видеть воды реки Харб, а если смотреть в сторону делового центра города, то можно было разглядеть и разрозненные огоньки вилл в Смоук-Райз и яркую иллюминацию моста Гамильтона. Окна на Норс-Тринити мягко светились домашним уютным светом. Браун отлично знал, что за этими окнами большинство владельцев квартир наслаждались отведенным для коктейлем часом. В этом городе всегда можно определить социально-экономический статус кого угодно, спросив у него, в котором часу он садится за обеденный стол. В трущобах типа Даймондбэк обеденный час уже давно кончился. На Норс-Тринити обитатели ее только начинали садиться за свои предобеденные коктейли. А ближе к деловому центру, например на Смоук-Райз, обеденное время наступит не ранее девяти - половины десятого вечера, хотя коктейли могут начать подавать уже с полудня. Браун почувствовал, что здорово проголодался.

В окнах дома номер 742 по Норс-Тринити света не было. Браун поглядел на часы, пожал плечами и позвонил во входную дверь. Он подождал немного и позвонил вторично, а затем сошел с крыльца на тротуар и посмотрел на окна второго этажа, в которых внезапно загорелся свет. Он снова поднялся на ступеньки крыльца и остановился перед дверью. Он услышал чьи-то шаги, кто-то выглянул в глазок двери.

– Да?
– спросил женский голос.

– Миссис Эллингхэм?

– Да?

– Детектив Браун, Восемьдесят седьмой участок полиции.

– Ох, - сказала миссис Эллингхэм.
– Ох, одну минуточку, прошу вас.
– И он услышал звук отпираемого замка.

Мэри Эллингхэм на вид было лет сорок. На ней был накинут мужской халат. Волосы ее были в беспорядке, а лицо горело.

– Прошу прощения, что я не смог заехать к вам раньше, - сказал Браун.
– У нас сегодня выдался очень тяжелый день.

– Ох, - сказала миссис Эллингхэм.
– Да?

– Я отниму у вас совсем немного времени, - сказал Браун, доставая из кармана блокнот и ручку.
– Вам нужно будет только дать мне более подробное описание внешности вашего мужа...

– Ох, - сказала миссис Эллингхэм.

– Его зовут Дональд Эллингхэм, правильно?

– Да, но...

– Его возраст?

– Понимаете ли...

Браун перевел взгляд с блокнота на женщину. Миссис Эллингхэм выглядела необычайно смущенной. Не успела она еще ничего сказать, как Брауну вдруг стало ясно, в какую ситуацию он попал, и тут он сам неожиданно смутился.

– Видите ли, - сказала миссис Эллингхэм, - он вернулся. Мой муж, я говорю. Он вернулся совсем недавно.

– Ох, - сказал Браун.

– Да.

– Ага.

– Да. Простите меня, пожалуйста. Я, по всей вероятности, должна была вам позвонить...

– Нет, нет, все в порядке, - сказал Браун, засовывая обратно в карман блокнот и ручку. Другой рукой он уже нашаривал дверную ручку у себя за спиной.
– Очень рад, что у вас все утряслось.

– Да, - сказала миссис Эллингхэм.

– Спокойной ночи, - сказал Браун.

– Спокойной ночи, - ответила она.

Она мягко притворила за ним дверь и Браун медленно спустился по ступенькам вниз. Перед тем как сесть в свой автомобиль, он снова бросил взгляд на дом. Окна в верхнем этаже успели уже погаснуть.