Рек вздохнул ещё раз. А чего он-то удивляется? С самого начала надо было предвидеть что-то такое. Едва они ввязались во всё это. Наверное — с того дня, когда он, тогда ещё молодой и желающий отомстить, переступил порог Полицейского Управления Марса. Зачем? А потом они сами отказались от дома… Почему? Из-за чего? Вряд ли ответ что-то разъяснит. Из-за Динко? Из-за таких, как он? Из-за отца, который всю жизнь не знал, куда приткнуться? Из-за матери, которая все время боялась нападения инопланетян? А нужно было бояться совсем другого. Нет… И сейчас не могу объяснить.

Ему вспомнилась Рива. Почти забытый разговор на станции «Агаф-18». Они с Датчем собирались отправляться после проведённой операции и выздоровления Река. Она сама тогда пришла к ним попрощаться. Эта женщина была единственной, кто относился к ним доброжелательно.

«Лучше, чем мы этого заслуживаем» — неожиданно подумал Рек.

Правда — говорила она с Датчем, а Рек понял, что присутствует при окончании какого-то давнего разговора:

— Вы сказали, что сами отказались от дома.

Датч кивнул, понимая.

— Вы тогда спросили, почему это произошло. А я не смог ответить.

— А сейчас можете?

— Сейчас могу. Только вряд ли ответ что-то разъяснит.

Она мягко коснулась его руки, зная, что Датч сторонится тактильных контактов. Но на этот раз он не вздрогнул и сам взял её за руку.

— Вы понимаете, — серьезно сказал он.

— Да, — согласилась Рива, — Но вы не можете всю жизнь бегать от этого. И не можете изменить весь мир. Я много бываю в чужих местах. Я, конечно, не вижу всей жизни, потому что чаще всего приходится полагаться на своих коллег там, на чужих планетах. Некоторые из них откровенны и показывают всё, что я хочу. Некоторые показывают только то, что считают нужным. Нельзя вторгаться в чужой мир и требовать, чтобы с тобой были до конца откровенными. И я понимаю, что вторгаюсь в ваш мир. Но вы сами мне это позволили.

«А ведь он и из-за меня тоже!» — вздохнул Рек. Если бы не я — Датч бы, наверное, предпочёл жить другой жизнью! Может — ему надо было совсем другое. Он бы устроился в компанию дяди. Дядя говорил, что Датч с его мозгами за год мог бы сколотить состояние. Но Датч слишком боялся оказаться плохим братом. Он боялся, что я не пойму его, если он оставит меня там, в Островном! А ведь и в Островном-то я оказался исключительно по своей глупости и самонадеянности! Да. Видимо — права была эта рыжая стерва, когда говорила о своём Боге…

Рек покосился на иконки, укреплённые на пульте.Такие иконки обыкновенно вешали на приборные панели во флаерах, мобилях и прочих транспортных средствах в качестве защиты от неприятностей вроде аварий и тому подобного. Эти притащил и торжественно установил Серый.

Датч забрал брата из Островного под личную ответственность, вдрызг разругавшись с врачом. Тот был настроен весьма категорично и отпускать пациента не собирался.

«А братишка подумал, что я сочту его предателем!» — грустно подумал Рек. Прозрение, запоздалое, как обычно и бывает, — настроения не прибавило. Захотелось завыть, как ни банально это звучало. Датч слишком хотел быть хорошим для всех. Река забрал, потому что испугался, что Рек сочтёт его плохим братом. С разведкой согласился сотрудничать потому что испугался, что Динко решит, что он не оправдал его надежд… А кто такой Динко? По большому счёту — никто! Неудачник! Не сумел сделать карьеру и решил организовать частную лавочку. А они с братом вляпались по самое не балуй…

Они с братом были очень разные. Датч всегда претендовал на то, чтобы называться прирождённым лидером. Он умел руководить, умел подчинить себе. Иногда он становился жёстким до жестокости. Часто он злился, и злоба делала его агрессивным, заставляла действовать. Рек был совсем иной. Он был в чём-то мягче брата. Тем не менее и ему были свойственны некоторые «крайности». Недаром же многие всерьёз считали его ненормальным. Если уж Рек выходил из себя, он превращался в смерч, в торнадо и тому подобное. Он становился совершенно неуправляемым, и понять, насколько он соображает, что творит, быть нелегко. Ещё ему было свойственно совершенно фантастическое упрямство. Если только он «упирался», на него ничего не действовало. Он замыкался в себе, словно отгораживался от внешнего мира, как говорил его брат, «нырял в бронированный панцирь». Просто ничего не слышал и не воспринимал, становился слепым, глухим и нечувствительным. Вывести его из этого состояния невозможно было и «ядерным взрывом». Рек выходил из него сам, когда считал нужным. Например, когда случалось что-то срочное, никак не связанное с причиной его «приступа упёртости». Вот и сейчас Рек ушёл в себя. И даже Гиора с Анкой не смогли вывести его из этого транса.

* * *

Перекинув тело покойного на другой корабль, и сообщив кому надо на Земле, экипаж «Мимозы» в полном составе взял курс на Гамму-249. Подлетая к планете, Серый дал запрос на посадку, сославшись на частного предпринимателя Аарона Цукерберга направляющегося на планету в деловых целях. Проверка сил безопасности выяснила, что господин Цукерберг подозрений у них не вызывает (чем вызвал подозрения всего экипажа во главе с Анкой) и разрешение на посадку было получено. И даже объявленный жёлтый уровень и закрытие границ не было препятствием. Когда судно уже стояло в доке, Гиора обратился к экипажу:

— Вам — сказал он обращаясь к Серому, На-Ле и Шим-Пангу — придётся остаться на корабле. Уж слишком вы все приметные. А вы, — сказал он Анке и Реку, — приведите себя в респектабельный вид. С этого момента вы — моя охрана.

С этими словами он выдал им удостоверения на имя уроженки Будапешта Анны Ласло и уроженца Дублина, Даниеля Огилви. Оба являлись сотрудниками фирмы «Трахбахен секьюрити» и находились при исполнении служебных обязанностей. При виде готовых удостоверений, Анкины подозрения зашевелились с новой силой, а Рек их озвучил: