— Счастливого Рождества, — прерывисто прошептала я, прежде чем повесить трубку.

Перевернувшись в постели, я уткнулась лицом в подушку и, наконец … впервые с тех пор, как мы расстались…

Я позволяю слезам течь.

Я закричала.

Я плакала.

Я бушевала.

И я еще немного поплакала.

Я рыдала, пока у меня не кончились слезы.

Я тебя люблю.

Я тебя люблю.

Я тебя люблю.

ГЛАВА 23

Мэддокс

Мы провели рождественское утро, открывая подарки, большинство из которых были для ребенка. По иронии судьбы, это было первое Рождество, которое я праздновал со своей семьей за более чем восемнадцать лет… и оно должно было стать последним.

— Ох! Посмотри на этот милый комбинезон. — Бьянка ворковала и копалась в подарках. Мама прислала ей две дюжины посылок на Рождество. Я прижал большие пальцы к затылку и помассировал там напряженные мышцы. Мне было скучно до безумия.

Мать медленно отхлебнула чай, с недоверием глядя на Бьянку. Этот взгляд, опять же. Сказать, что моей матери не нравилась Бьянка, было бы преуменьшением. На самом деле, она этого не скрывала. Она открыто презирала Бьянку, бросала на нее грязные взгляды, быстро закрывала ей рот, если Бьянка когда-либо говорила что-нибудь о нашей семье.

Мама едва терпела ее присутствие и делала все, чтобы показать Бьянке, что она чужая и ее не любят в нашем доме. Я как-то плохо себя чувствовал. Ну не совсем.

Я никогда не думал, что Саванна Коултер способна… ненавидеть. Она всегда была такой нежной. Но Бьянка, очевидно, открыла эту ее сторону. Не трахайся со мной и я думаю, что ты - чистое дерьмо.

— Так ты говорил с Лилой? — спросила моя мать, пытаясь казаться невинной. Бьянка вздрогнула, а Дорогая Мать спрятала улыбку за чашкой чая. Это снова мы.

— Нет, не говорил, — проворчал я. — Мы расстались. Конец. Перестань спрашивать о Лиле.

Прошлой ночью я заснул с мыслями о Лиле.

Я проснулся посреди ночи, снова дрочил, думая о ней.

Утром я проснулся с воспоминанием о ее вкусе на губах.

Бьянка откашлялась, пытаясь отвлечь разговор, но мама проигнорировала ее.

— Она даже не позвонила тебе на Рождество?

— Нет.

— Как насчет…

— Нет, — рявкнул я.

Она каждый раз, когда спрашивала о Лиле, выдавала мне фальшивую дрожащую губу, и мне приходилось затыкать ей рот. Кем была эта женщина? Это точно не моя мать!

— Я просто спросила… Ты всегда так напрягаешься, когда я упоминаю ее.

Она насмешливо приподняла бровь и сделала еще глоток чая.

— Похоже, мысль о ней все еще вызывает у тебя беспокойство. Кажется, она всегда у тебя на уме.

Я провел рукой по лицу, устав от этого дерьма каждый день.

— Мама, остановись!

Чашка остановилась на полпути к губам, и у нее отвисла челюсть. Ее рука начала дрожать. Она открыла рот, чтобы заговорить, но снова закрыла его, выглядя как разинутая рыба, вытащенная из воды. Ее глаза стали стеклянными, и тогда я понял…

— Ты назвал меня мамой, — пробормотала она срывающимся голосом.

Мой желудок скрутило, и я почувствовал… что-то в груди. Стягивающее ощущение.

Я назвал. Я называл ее мамой, не насмехаясь над ней. Впервые с тех пор…

Я сглотнул комок эмоций, застрявший у меня в горле.

— Да, я это сделал, — сказал я, прежде чем добавить: — Мама.

Саванна Коултер подарила мне самую красивую, самую настоящую улыбку, которую я когда-либо видел на ее лице.

И я наконец понял, что Лила пыталась мне сказать.

Она была права. Как всегда.

Лила

Я стояла перед особняком Коултеров. Охрана пропустила меня через ворота, но теперь я сомневалась, хорошая ли это идея. Случайно зайти…

Раньше я делала это постоянно.

Сейчас? Что ж, все изменилось.

Новый год наступил и ушел, несколько дней назад. Я не разговаривала с Мэддоксом больше шести недель. Меня здесь быть не должно, но я хочу вернуть свое ожерелье. Я бы сразилась с Мэддоксом, если бы пришлось… но я не уйду без своего ловца снов. Двух месяцев было более чем достаточно, чтобы он успокоился. Это ожерелье было моим, и он не имел права срывать его с моего горла.