— Вон наша мама, а в Туезерске нас встретит бабушка, — сказала Анка и помахала рукой какой-то женщине на улице. Женщина удивленно на них посмотрела.

— Тогда с вас сто рублей, — сказал водитель.

Гриша поразился, как дорого, оказывается, ездить на автобусе. Ребята прошли в конец автобуса и сели на задние места.

— Получилось! — сказала Анка.

— Ура!

3

Совсем рядом орали голоса, за окном лаяла собака. Была ночь. Я не сразу поняла, где нахожусь, поняла только, что лежу на чем-то мягком и мокром. Левая нога свешивалась с кровати, упираясь в железный холодный край. Во рту пересохло, очень хотелось пить, болела голова. В спину упиралась Лика, практически выдавив меня с кровати. Я потрясла ее за плечо. Она не шевелилась, дыхание было еле слышным.

Дом, Олег, «Нива», застрявшая в грязи... Я села на край кровати и сразу же сползла на пол. Голоса орали, я попыталась сконцентрироваться, напряжение отдавалось болью. В доме кто-то есть. В комнате было совсем темно, внизу двери горела узкая полоска света. Почти на ощупь я пошла на полоску и открыла дверь. Электрический свет ударил в глаза, я посмотрела на лампочку без плафона, висевшую на потолке, и рой черных мух вокруг нее. В небольшой комнате стояла узкая кровать с желтоватой простыней, рядом коричневая тумбочка, под ее ножкой лежала свернутая в несколько раз серая бумажка.

Голоса приблизились, я услышала женский смех. Я по стенке дошла до следующей двери и открыла ее. В маленькой темной комнате при свете настольной лампы разглядывал журнал мальчик лет пяти на вид; увидев меня, он подскочил, сделал резкий громкий вдох, сел и забился в угол кровати, настороженно глядя на меня большими глазами.

— Извини, — сказала я, голос был неожиданно хриплым.

Мальчик продолжал смотреть своими огромными глазами, не произнося ни слова. К груди он зачем-то прижимал журнал, будто я могла его отнять.

— Дверью ошиблась.

Я вышла из комнаты слишком быстро и чуть не потеряла равновесие, в последний момент ухватившись за дверь. Она покачнулась, я чуть не упала. Прислонилась к стене и подышала. Пошла ко второй двери. За ней оказалась кухня. Воздух на кухне был настолько задымленным, будто в доме пожар, я сделала вдох горького мутного воздуха и чуть не задохнулась.

За столом сидели трое: краснолицый Олег, бородатый мужик в тельняшке и толстая тетка бомжатского вида, возраст которой было понять сложно. На тарелке остались крошки какой-то закуски, стояла наполовину полная бутылка водки. Олег курил, тетка уже слегка качалась, было видно, что она вдрызг пьяна. Мужик в тельняшке смотрел перед собой.

— О, какие люди, — расплылся в улыбке Олег.

Так и он пьян.

— Проходи, садись, мы тут отмечаем ваше спасение. Рассказал мужикам...

— И даме! — вклинилась тетка.

— И даме, как я вам сегодня жизнь спас. Не поверили, пришлось идти вас показывать, свет включать, все равно не поверили, думают, сами вы ко мне пришли, видимо, не верят, так? Так? — Олег ударил рукой по столу, водка подскочила и проехалась.

Мужик в тельняшке остановил бутылку прежде, чем она успела свалиться.

— Тихо ты, не ори. Верим мы тебе, верим.

Собака за окном все надрывалась, голова раскалывалась.

— А есть вода? — хрипло спросила я.

— Водка есть, — заулыбался Олег.

Я подошла к раковине, в которой валялась гора грязной посуды. Открыла кран, вода не полилась. Нашла чайник, потрогала рукой — холодный. Стакана рядом не было, по крайней мере чистого, и я прижалась губами к носику чайника и влила в себя остатки воды. Господи, вот это притон. Нужно как-то продержаться ночь, завтра утром найду кого-нибудь с машиной и попрошу нас отвезти в больницу. В город.

К лающей собаке за окном присоединился какой-то ребенок и начал громко кричать. Голова заболела еще сильнее, перед глазами плыли красные пятна.

Нужно выйти на улицу подышать свежим воздухом немного и пойти спать. А утром все будет уже хорошо. Главное, что мы больше не в лесу, мы спасены, теперь все будет хорошо. Я попыталась обрадоваться, но сил не было совсем. Может, не осталось больше никакой радости, одна только головная боль. Я представила свою кухню с желтыми обоями в цветочек, диван с пледом на нем. Чайник со свистком на плите. Что, если я окажусь там и пойму, что даже там больше не испытываю радости? Что, если ничего уже не будет хорошо, никогда?

— Ты чего там торчишь, водку будешь? — зычно сказал Олег.

Я обернулась, он налил всем еще по одной.

— Нет, спасибо, я пас, — улыбнулась я.

— В смысле? Я те жизнь спас, а ты выпить со мной отказываешься?

— У меня голова болит очень, извините. Может, завтра.

Олег стал еще краснее, и его лицо стало еще омерзительнее.

— Ты с хозяином дома выпить отказываешься? Послушай меня, не знаю, как у вас в Москве, а у нас такое называется хамством. Хамка ты, обнаглела, я ей жизнь спас, а она со мной выпить отказывается, прикиньте. — Олег обернулся, ища сочувствия у товарищей.