— Какая классная деревня, — сказала Анка. — Совсем не как наша.

Синий дом с петушком на крыше они нашли сразу, он был небольшим по сравнению с другими домами Туезерска, но все равно круче любого дома в их поселке. На крыльце поднимал и опускал лестницу пожарной машины маленький мальчик, старше Танечки, но гораздо младше Гриши. Запыхавшиеся ребята остановились у забора.

— Пацан, привет! — сказала Анка.

— Ну, — ответил мальчик, не прекращая играть с машинкой.

— Мама дома? — спросил Гриша.

— Нет.

— А бабушка? — уточнила Анка.

— Ба-а-а.

Послышались тяжелые шаги, дверь распахнулась, на пороге стояла пожилая женщина в коричневых штанах и майке, очень похожая на Тамару. Гриша замер: она или не она?

— Ребята, вы что-то хотели? — Женщина доброжелательно рассматривала их и улыбалась.

Не она.

— А Тамара дома?

— Нет, она уехала. А что вы хотели? Вы откуда ее знаете?

Гриша напрягся и уже приготовился убегать — как отвечать-то, — и тут Анка выпалила:

— Я готовлю в школе презентацию про исчезнувшие деревни России, хотела про Шижню сделать, Тамару расспросить, как там было все и почему деревня сгорела.

Брови женщины поползли вверх.

— Ты не маленькая еще презентации делать?

— Я второй класс закончила, в третий перешла, — гордо сказала Анка. — Мы презентации постоянно делаем.

Женщина засмеялась.

— Ну, если третий класс. В общем, Тамары сейчас нет, но я тоже из Шижни, если хотите, можем чаю попить, я вам расскажу, как там все было и что случилось. Я Софья, сестра Тамары.

Ребята обрадовались, забежали на крыльцо и зашли в дом, аккуратно обойдя пацана, продолжавшего задумчиво поднимать и опускать лестницу пожарной машинки.

9

Моросил дождь. Я быстро дошла до таблички «Шижня» и вышла в поле. Дорога сильно размокла, кроссовки проваливались в грязь, минут через пять в них залилась вода, а через десять я поняла, что подошва, похоже, отклеивается, но от свежего влажного воздуха, простора и движения все равно становилось легче. Ватник Олега, взятый в прихожей, пока держался, футболка оставалась сухой.

Поле оказалось больше, чем мне запомнилось вчера, оно уходило во все стороны далеко и упиралось в лес, который издали казался невысоким. Дороги с поля не было видно, но я знала, что она там есть. Один раз вдоль леса проехала машина, и настроение улучшилось.

Интересно, куда делась наша машина. Она весь этот месяц так и стоит под дождем в тупике и мокнет или ее кто-то забрал? Если ее забрали, где она сейчас? Может, стоит на какой-нибудь стоянке для потерянных машин — такие вообще бывают? Или, может, ее угнали. Выкинули все наши вещи на какую-нибудь помойку, перекрасили, подделали документы и продали. Или вернули отцу Лики. Тогда, если машину нашли, нас должны были искать в том лесу вокруг машины. Но почему нас не искали? Может, искали, а Олег и его пьяные товарищи просто не в курсе?

Кроссовка провалилась в жидкую грязь практически целиком. Я выдернула ногу и почувствовала, что ступне не только мокро, но и вязко. Противно булькнула вода. Идти стало тяжелее. Ладно, недолго осталось.

Скоро и правда показалась дорога — такая же размытая и грязная, как тропа на поле, но все-таки дорога. На коричнево-грязной поверхности была колея с отпечатками шин. Тут ездили люди, и, судя по размеру колеи, машины у них были немаленькие. На Ликином злосчастном «фольксвагене» мы бы по такой дороге точно не проехали. Я постояла под деревом, укрывшись от дождя. Засунула руки в карманы, чтобы согреться, это было ошибкой: карманы мгновенно стали мокрыми, а следом и внутренняя поверхность куртки. Сняла кроссовку и попыталась вылить воду, но там было больше грязи, чем воды, ничего не получилось, я подняла мокрую палку и как могла отковыряла грязь. Машин не было. Направо идти или налево, налево или направо, впрочем, какая разница — куда бы я ни пошла, рано или поздно покажется машина, которую можно остановить и попросить подвезти меня куда-нибудь, где есть больница и телефон. Пусть будет направо.

Я шла по обочине дороги полчаса. Идти было легче, чем по полю, хотя все равно приходилось обходить ямы и смотреть под ноги. Машины не проезжали. «В такую погоду нормальные люди дома сидят» — вспомнилось мне. Рукава уже промокли, спина и живот пока еще были сухими. Стало холодно, я шла, изображая зарядку на ходу. Без Лики было одиноко. Как она там, видит ли сны, хорошие или плохие? О чем она думает и думает ли вообще? Слышит ли она что-то? Я не заметила, чтобы у нее менялось выражение лица, когда я звала ее, — может, ничего и не слышит. Вряд ли Лика спала, никто не может спать два дня подряд, не просыпаясь и не шевелясь, и я понимала это, но было страшно думать, что это, если не сон, и я повторяла себе, что она просто спит, замерзла и устала, теперь отогревается и отдыхает, скоро проснется, не сегодня, так завтра.

Может, к лучшему, что она спит, не видит эту отвратительную Шижню, этих алкашей и равнодушных баб, ничего не боится и никого не боится. Она проснется в больнице, рядом будет ее отец, для нее это будет чудом и волшебным спасением. Интересно, какой будет ее первая фраза? Решит ли Лика, что она в раю, пойдет ли она еще когда-нибудь в лес? Я не пойду больше никогда, но от нее всякого можно ожидать. Она гораздо сильнее и смелее меня. Мне без нее одиноко.

Из-за поворота навстречу вынырнула машина, я на секунду замерла, но, опомнившись, прыжком бросилась на середину дороги и замахала руками. Машина начала тормозить, я продолжала махать руками, хотя меня уже явно заметили. Машина остановилась в паре метров. За рулем старенькой иномарки был немолодой мужчина, рядом сидела женщина. На задних сиденьях лежали какие-то коробки, упиравшиеся практически в потолок. Водитель покрутил пальцем у виска. Я подошла к нему и постучала по боковому стеклу, он приоткрыл окно немного, но полностью опускать не стал.