Виктор Серж, встретившийся с Арманом в редакции «L’Anarchie», описал его как «тщедушного идеолога с бородкой и в треснутом пенсне, бывшего офицера Армии Спасения, недавно освободившегося из заключения, напористого, изощренного диалектика, выступавшего исключительно от имени Себя Самого: “Я полагаю, но отнюдь не навязываю”. Он говорил невнятно, но в то же время из его бормотания становилась ясна дерзкая концепция защиты личности от общества, пагубная теория нелегальности, которая превращала идеализирующих “жизнь в товариществе” в специалистов по тайным противозаконным делам» 9 . Действительно, защита нелегальных действий приведет Армана к тому, что в 1908 году он будет осужден на 5 лет тюрьмы за фальшивомонетничество. Тюремный опыт заставит его навсегда порвать с иллегализмом.

Важнейшим событием, перевернувшим всю картину мира мыслителя, стала смерть супруги в 1906 году. Под впечатлением от этой трагедии Арман отказывается от христианской веры и старается как можно упорнее пропагандировать стремление к высоким радостям жизни. Он много пишет о проблемах сексуальности, слагает трактаты об экономической составляющей индивидуализма и выступает ярым противником войны и массовой мобилизации. Свой второй срок он получит в 1918 году за антимилитаристскую пропаганду и укрывательство дезертиров.

Вернувшись на волю в 1922 году, Арман до конца своих дней продолжит заниматься пропагандой анархистского индивидуализма, будет редактором нескольких газет и станет автором множества статей и книг, в которых будет отстаивать право на неприкосновенность личности перед государством. Во многом благодаря его усилиям произошло сближение теоретиков анархизма с интеллигенцией (учителями, печатниками, поэтами-символистами), что придало особый интеллектуальный вес их пропаганде. Сосредоточившись в 1920-е гг. на вопросах воспроизводства рабочей силы, они стремились предотвратить кошмар готовящейся войны, разоблачая то, как государство объективирует женское тело в качестве репродуктора, а мужское — в качестве солдата.

Спустя годы анархизм, интерпретированный Арманом, Либертадом и Ан Ринером как личная политика, особый образ жизни и стратегия самосовершенствования, получил мощный импульс для развития в контексте революционных событий 1960-х годов, потеснив скомпрометировавший себя советский коммунизм и одряхлевший классический синдикализм. Разработанное ими учение также оказало большое влияние на писателя-экзистенциалиста Альбера Камю, долгое время дружившего с Риретт Метржан и писавшего для газеты «Le Libertaire», возобновившей работу после окончания войны.

Современные французские анархо-индивидуалисты, вроде философа Мишеля Онфре, пытаются популяризировать и других, менее заметных авторов того поколения, например Жоржа Паланта (1862-1925) — одинокого мыслителя-пессимиста, вступившего в «борьбу за индивида» против детерминистской методологии социолога Эмиля Дюркгейма.

Мы в свою очередь надеемся, что знакомство с анархистским индивидуализмом во все более усложняющейся политической обстановке сегодняшнего дня сможет помочь каждому интересующемуся радикальной политической теорией заново посмотреть на основания, идеалы и структуры современного дисциплинарного общества, а также понять, почему «только благодаря [нам] они что-то значат».

Я решил написать данный текст в виде катехизиса с целью сделать его более удобным для быстрого изложения. В данном случае эта форма не будет служить каким-либо догматическим намерениям: здесь не будет ни наставника, который спрашивает, ни, соответственно, ученика, который отвечает. Здесь будет исключительно индивидуалист, спрашивающий самого себя. В первой строке я хотел указать на то, что речь пойдет именно о внутреннем диалоге. В то время как в катехизисе спрашивается: «Ты христианин?», я в свою очередь спрашиваю: «Я индивидуалист?». Продолжая повествование в виде монолога, я, тем не менее, вскоре понял, что такой способ изложения принесет с собой некоторое неудобство, и, уходя от первоначальных намерений, также вспомнил, что внутренний разговор с самим собою подразумевает и наличие собеседника. Кто-то, возможно, обнаружит некоторую путаницу, читая изложенные мною истины, которые, однако, точны и определенны, хотя и могут быть раскрыты читателем лишь в рамках собственных размышлений. Кроме того, существует немало вопросов, допускающих несколько ответов. Те же ответы, что я предлагаю — отстоящие довольно далеко от разного рода героических решений, которые в свою очередь могут быть рекомендованы лишь в том случае, если все остальное будет неприемлемым и равняться преступлению, — имеют недостаток полностью удовлетворительных решений, в связи с чем их нельзя считать вернее и обязательнее, чем те, что дают другие люди. Поэтому я вынужден заявить, что не настаиваю на них. Читатель, не способный при этом отличить мои ответы или решения от своих, неохотно соглашающийся с ними и находящий ответы аналогичные моим, во многих случаях, более подходящих для него, не достоин именоваться «индивидуалистом».

Ввиду недостаточно детального развития мысли или других причин, я часто буду оставлять неудовлетворенными даже самые братские души. Я могу лишь порекомендовать людям доброй воли внимательно прочесть «Руководство» Эпиктета. Там вернее, чем где-либо еще, могут быть найдены ответы на наши беспокойства и сомнения. Там вернее, чем где-либо еще, тот, кто способен на истинное мужество, обнаружит источник храбрости.

У Эпиктета, как и у других моих вдохновителей, я позаимствовал некоторые мысли, никогда не считая должным указывать на это. В таких работах, как моя, подобные вещи имеют значение независимо от их происхождения. Так, например, мы постоянно едим фрукты, не спрашивая у садовника названия реки или ручья, которые удобряют его сад.

Я индивидуалист?

Я индивидуалист.

Что я подразумеваю под «индивидуализмом»?

Под «индивидуализмом» я подразумеваю моральное учение, которое не опирается ни на догмы, ни на традиции, ни на внешние детерминирующие факторы, а апеллирует исключительно к индивидуальному сознанию и совести.

Разве под «индивидуализмом» понимается только это учение?

Зачастую «индивидуализмом» называли те учения, которые были нацелены на сокрытие под философской маской трусливого или воинственного и агрессивного эгоизма.