— Я же говорю — наверняка это скрывают. И это беспокоит меня куда больше всех жалких поползновений капитана Жихарева. И даже больше хаотичных мозговых испражнений Кирюши, как то так. Именно потому, что они действуют осмысленно и у них, наверняка есть какой-то свой план. Проблема только в том, что они хотя и сверхдети — все-таки дети, с соответствующим жизненным опытом и кругозором.

— Нагуали, — холодно сказал я.

— Что-соо? — не понял Граф, переспросив.

— Это термин такой родом из латино-американского мистика Карлоса Кастанеды, приблизительно означает воинов света или тьмы, в зависимости от контекста.

— Что ж, превосходный термин, — согласился Третьяковский. — Так и будем их называть… Так вот. Нагуали наши гораздо более темные лошадки, нежели Кирюша, но с ними можно работать. Потому, что за ними стоит подлинная сила, которой, возможно, еще не знал свет.

— Илга считает, что способности их с возрастом будут убывать, а по достижению зрелости они вообще могут стать обыкновенными людьми.

— Ну, во-первых, я бы не стал целиком и полностью доверять Шульц. Как никак, она любимая ученица и доверенное лицо академика Переведенского, автора «УВ». А во-вторых, даже если она и права, это только означает, что времени у нас очень мало.

— Времени на — что? — решил уточнить я.

— На — все! На обретение силы, которую мы можем направить на спасение страны.

— Ты имеешь в виду — СССР?

— Нет, конечно, Россию… Для меня, потомственного дворянина, Советский Союз — химера. Злокачественное образование на теле России, которое, к счастью, отвалится само собою.

— С этим можно поспорить.

— Можно, — не стал отрицать он, — но нет времени на споры. Думаешь, меня интересует политический строй? Да нисколько! На своем веку я повидал всякое — монархию, военный коммунизм, диктатуру, хрущевскую оттепель и теперь вот — брежневский зрелый социализм. У каждого способа правления есть свои сильные и слабые стороны. Западная демократия, которой грезят наши диссиденты, вгонит русский народ в нищету и разбой. Так что меня не интересует власть, в том числе и личная.

— Чего же ты хочешь? — спросил я. — Каким образом собираешься спасать Россию?

— Я хочу дать ей силу. Опыт истории показывает, что только она может сохранить нашу Родину. Всякий раз, когда Россия ослабевала, на нее набрасывались, словно волки на лося, как западные, так и восточные соседи, и начинали рвать в клочья. Сейчас у СССР есть ядерное оружие и средства его доставки — это сила, но общее умонастроение народа, поддерживаемое как официальной пропагандой, так и интеллигенцией — стремление к миру и всеобщему разоружению. Почему-то никто не думает о том, что западные демократии, для того, чтобы обессилить Россию, сделают вид, что согласны разоружиться, а сами, наоборот, будут только наращивать свою экономическую, технологическую и военную мощь.

— Так и будет, — брякнул я.

Он внимательно посмотрел на меня и кивнул.

— Вот и я об этом. И, боюсь, что в эпоху Большого Распада именно на это и пойдут новые власти страны, кем бы они себя ни называли. Разочарование в Западе будет мучительным и ликвидировать последствия своей доверчивости россиянам придется тяжело и долго. Поэтому я хочу создать здесь, в провинциальном Литейске, ядро невиданной мощи. Именно оно позволит нашей Родине совершить прорыв в новое качество.

— К иному технологическому укладу, — подсказал я.

— Да, но не только! — подхватил Граф. — Одной технологии мало, если останется культурная и политическая зависимость. А ведь мы, сами того не подозревая, именно в этом очень зависимы от так называемых развитых стран. Не только мода и культура, но и сам образ нашего мышления, начиная с Петровских времен, ориентированы на Европу, а затем и на Америку. Изменить это очень непросто, а рабски следовать — губительно. На нашу церковь я не надеюсь. Она еще в дореволюционные времена показала свою слабость, да простит меня Господь. Не говоря уже о том, что несколько поколений воспитаны в атеистическом духе. Боги современного россиянина — культура и наука. Следовательно, нужно явить ему новые образцы и того и другого. Особенно — это касается культуры. Новая русская культура не должна конфликтовать со старой, она должна дополнять ее, сделав более привлекательной, по сравнению с той, что демонстрирует сейчас Запад.

— И все это ты хочешь взвалить на моих пацанов?

— Почему — взвалить? Помочь прорасти естественному дару каждого из них на благо Отечества!

— Если вы, Евграф Евграфович, закончили, — заговорил я, нарочно перейдя на «вы», — я хотел бы высказать свою точку зрения.

— Да, разумеется.

— Красиво говорили… Я даже заслушался… И знаете, в том, что касается оценки судьбы страны, я в основном согласен. Нюансы не в счет… А с чем я категорически не согласен, так это с тем, чтобы видеть в моих пацанах этаких спасителей России, человечества, да хоть — всей Галактики! У них должна быть своя жизнь, работа, увлечения, жены, дети…

— Да кто же с этим спорит?!

— Это я так, уточняю, на всякий случай, — продолжал я. — Не позволю превращать этих мальчишек в орудия. Они имеют права на выбор, чем им заниматься, когда и где… В то же время, совсем пустить их судьбы на самотек нельзя. Вы правы, времена наступят лихие и произойдет это уже в конце текущего десятилетия… Как видите, я тоже с вами откровенен… Коротко говоря, я с вами ровно до тех пор, пока мои пацаны сохраняют за собой все права человеческой личности. Если вы хотите добиться своей цели с их помощью, то только при совершенно сознательном или как вы сказали — осмысленном — их участии. Вот мои условия.