— Все в сценарий пойдет?

Дочка посмеивается над моей привычкой все жизненные передряги переваривать в сценарии и романы.

— В сценарий не пойдет. Нашему зрителю португальские трупы неинтересны. А в роман, может быть… Тем более… — замолкаю, не зная, как все объяснить.

— Что «тем более»? — переспрашивает дочка. — И за что они тебя в полицию забрали?! Ты же только прилетела, никого убить еще не успела. Надеюсь.

— Это и есть «тем более». На светофоре прямо. Мертвую женщину из бассейна я в юности знала.

— Жесть! — Новое любимое словечко у поколения детей. — Только ты так можешь! Прилететь на другой конец света и найти труп подруги юности!

— Она мне не подруга! Попыталась объяснить полицейскому комиссару, что видела утопшую всего пару раз в жизни, еще в начале восьмидесятых, и все! Но все равно прицепились.

— Зачем ты вообще полиции сказала, что ее знала. На следующем светофоре тоже прямо?

— Прямо. Не я сказала. Мануэла проговорилась, консьержка. Я при ней охнула, что эту мертвую знаю. Непроизвольно, сдержаться не могла. Налево. Она и выпалила полицейским.

— Н-да. Патологическая честность у европейцев в диагнозе? — то ли спрашивает, то ли выносит вердикт дочка. — Опять налево? Ты только прилетела! У тебя билет с точным временем прилета, на пограничном контроле штамп со временем прохода, аренда машины — все подтверждает, что, когда она утонула или что там с ней случилось, тебя в «Барракуде» еще не было. Она сама утонула или помогли?

— Скорее, помогли. Бассейн не лучшее место, чтобы топиться.

— Странно подозревать тебя. Тихо прокрасться, убить, а потом исчезнуть и торжественно въехать — встречайте меня! Где логика?

— Логики нет. Все это я объясняла. Но Мануэла говорит, что полицейские здесь хорошо умеют только штрафы собирать, так что лучше не гони. А в остальном они просто тормоз.

— Вечно у тебя как в плохом кино! И что теперь?

— Круговое движение, второй съезд. А меня отпустили под расписку.

— Домашний арест?

— Не то чтобы арест, но «Барракуду» до особого разрешения приказано не покидать. Иначе грозили аннулированием пятилетнего шенгена с занесением в черные списки.

— Поездили мы с тобой по Португалии! — недовольно хмыкает дочка. — Поузады. Коимбра с университетской библиотекой. Саброза…

— Ты сама поездить можешь…

— Что я одна в Саброзе делать буду?! Там же твой Магеллан родился…

— Такой же мой, как и всех.

— Ты же про него писала. Тебе и на Сагреш было нужно, где его Навигацкая школа. Потом в Лиссабон. Когда тебя отпустят? На светофоре куда?

— Прямо. Кто его знает, когда отпустят.

Обидно-то как! До невозможности обидно! В кои веки с дочкой можно было время провести, и на тебе! Стоит ли надеяться на этих неторопливых полицейских, что они найдут убийцу за пару дней или за неделю?

— Зато издатели и продюсеры твои будут счастливы. Взаперти ты все допишешь. А на пляж тоже нельзя?

— Не спросила. Но, думаю, океан в зону разрешенного пребывания в Барракуде не входит.

— Остается только бассейн…

— …но и тот после трупа. Мануэла обещала за ночь воду слить, утром все отмыть и заново наполнить. Но как вспомню этот крест мертвого тела на воде — не тянет. Почти приехали. Пульт от ворот у тебя на связке.

— Ты мужу звонила?

Качаю головой — нет.

— Что вдруг? Обычно вы всегда вместе, а как под домашний арест, так ты одна? — дочь не упускает возможности подколоть то ли меня, то ли отчима.

— Это не арест. И я не одна. С тобой. А ему лучше пока не знать, не то прилетит, а его еще, не дай бог, арестуют.

— Его-то за что?!

— Долгая история…

Думаю — сказать или промолчать. Решаю сказать. Лучше сразу начистоту.

— Эта мертвая женщина из бассейна когда-то сломала мне жизнь.

Дочка поворачивается, смотрит не на дорогу, а на меня, ждет объяснений. А как объяснить, я и сама не знаю.

— Но без этой женщины не было бы тебя…

Последний эфир года закончился достаточно рано — в начале одиннадцатого вечера.

После команды «Стоп. Вышли из эфира!» Эва чувствует, что улыбка, будто приклеенная, не хочет сходить с лица. Губы застыли в нелепой растяжке.