– Закрыли тему, – обрываю Марину. – Всё случилось. Можно долго причитать, вот только слова ничего не изменят. Ты на меня посмотрела, и если не против, я отдохнуть хочу перед напряжённым днём.

– Поняла – не дура, – подмигивает, и, закинув напоследок кусочек торта в рот, устремляется к двери. – Позвони послезавтра. Может, сходим куда, развеемся.

– Я подумаю.

Закрыв за подругой дверь, плетусь в ванную, включаю воду и, приглушив свет, опускаюсь в горячую жидкость, чтобы тело позволило себе расслабиться. Взгляд упирается в набор резиновых млекопитающих, с которыми любит купаться дочка: яркие пищалки, издающие разные звуки.

Ещё раз прокручиваю в памяти тот день, когда похитили Анфису: звонок от Марины, её истерика, странные вопросы полицейских, непонимание, что делать. Мне казалось, я один на один со своей бедой, но выяснилось, что таких, как я, десять. Точнее, девять, потому как первой мамаше было откровенно плевать на судьбу своего ребёнка. И на момент похищения Анфисы, они уже что-то делали: посылали запросы, обращались в СМИ, но результата не было. И сейчас нет. Надежда на детектива рухнула, а что можно ещё сделать, не представляю. Мы даже не понимаем, в каком направлении искать, и имеется ли оно – направление. А если искать уже некого?

Решено: завтра позвоню Грекову. И пусть мужчина меня пошлёт, да и новостей не будет, мне это необходимо. Словно его голос – тонкая ниточка к дочке, и как только она оборвётся, больше ничего не останется. Я ведь видела, что он занимается нашим делом с энтузиазмом, не отмахиваясь от «переживающих родителей» и периодических групповых набегов в отдел, где он снова и снова поясняет «мы делаем всё возможное, но пока нет новых данных».

Утром еле сползаю с кровати, осознав, что невероятно устала. Но, может, это к лучшему: нет времени ворочать тяжёлые мысли. Да ни на что нет времени. Вот и сейчас быстро одеваюсь, и спускаюсь во двор, чтобы оказаться в машине и отправиться на работу.

Ресторан встречает тишиной, вполне обычной, пока двери не открылись для посетителей. Но уже через пару часов жизнь кипит, официанты шныряют на кухню, озвучивая заказы и забирая готовые блюда, я контролирую готовку, снова и снова возвращаясь к зудящей мысли, – позвонить Семёну Андреевичу.

Порываюсь устроить себе перерыв, чтобы набрать номер, но меня окликает сначала администратор, чтобы решить вопрос со сменами, а затем моё присутствие требуется на кухне. Незаметно наступает вечер, и, как следствие, понимание – время звонков вышло. Но завтра у меня выходной, а, значит, ничто мне не помешает набрать заученный номер, чтобы услышать знакомые дежурные фразы.

Выхожу из ресторана, привычно застыв перед машиной и подняв глаза вверх, когда телефон оповещает о вызове, а посмотрев на экран, сердечный ритм резко ускоряется, потому что вижу «Греков». Он звонит сам. Может ли это значить, что сейчас я услышу самое страшное… Время позднее, а он звонит, чтобы сказать… Что именно? Облизываю вмиг пересохшие губы и несмело принимаю звонок.

– Добрый вечер, Семён Андреевич, – приветствую его дрожащим голосом.

– Юлия, есть новости о вашей дочери, – сухо и коротко. – Понимаю, что поздно, но вы сможете сейчас подъехать в отдел?

– Смогу, – отвечаю не раздумывая, уже прикинув, что до утра не дотерплю.

– Я вас жду. Кабинет прежний.

Отключаюсь и не могу пошевелиться. Его голос был спокойным. Или именно с такой интонацией оповещают о смерти близких? Но про смерть он ничего не сказал, а собирался?

Гадать можно сколько угодно, но лучше узнать лично, поэтому опомнившись, запрыгиваю в машину и мчусь в знакомое место, чтобы услышать приговор.

– Можно? – открываю дверь, протиснувшись внутрь.

Греков кивает и указывает на стул, на котором я сидела не раз, слушая, что всё возможное делается, но результатов на данный момент нет. И сейчас, преодолевая несколько шагов, боюсь, что я здесь в последний раз. Пока ехала, накрутила себя до такой степени, что едва держусь на ногах.

Он молчит, окидывая меня уставшим взглядом, не предвещающим ничего хорошего. Да вообще ничего не предвещающим. Мне кажется, может быть лишь хуже. На лучшее я уже не надеюсь.

– Юлия Марсовна, есть новости, – произносит спокойно, я бы сказала, равнодушно.

– Семён Андреевич, вы вызвали меня, чтобы сказать… Чтобы… – закрываю лицо ладонями, готовясь к ужасающей фразе.

– Ваша дочь жива. Информация точная.

– Правда? – Выдыхаю, кажется, слишком шумно, и поднимаю глаза в ожидании обнадёживающей информации. – А где она?

– В Чехии.

– Где?.. – Смотрю внимательно, предполагая, что он оговорился, и сейчас исправится, но нет – мужчина спокоен и уверен в произнесённом. – Как… Почему… Как она там оказалась?