Заходим в спальню. И меня накрывает. Это даже не волнение, это… слов таких нет. Сердце заходится и буквально выпрыгивает из горла.

Я скорее выключаю свет, потому что, чувствую, моя пылающая как пожар физиономия сдает меня с потрохами. Но в темноте ни черта не легче. Зато можно на нее беспрепятственно пялиться. Правда, вижу только силуэт на фоне окна. Однако глаз оторвать не могу.

Вот она откидывает одеяло, вот садится на кровать, вот ложится с краю. Недолго ерзает и замирает.

Во рту пересыхает. Возвращаюсь на кухню. Жадно пью, заодно ополаскиваю лицо холодной водой. Вроде немного остываю.

Почему с ней так? Будто сам себе не принадлежу. Почему не получается, как обычно, как со всеми, как с Янкой — легко, уверенно, непринужденно? Идиотизм полнейший. И всё ведь понимаю, а все равно ничего с собой сделать не могу.

Возвращаюсь в спальню, а то ведь решит, что перенервничал и сбежал. Ложусь на другую сторону кровати. Вытягиваюсь у самого края. Между нами, наверное, еще полметра. Но мне кажется, что я физически чувствую ее тепло, ее близость. И от этого внутри всё ноет.

Лежу, даже не шевелюсь, как статуя, закаменев всем телом от напряжения. Только сердце гулко бухает в груди.

Сна ни в одном глазу. Ловлю ее дыхание, сначала ровное, тихое, еле слышное. Но она тоже не спит. И от этого я только сильнее напрягаюсь. Все ощущения обострены до предела, хотя сам неподвижен.

Чтобы хоть чем-то занять одуревший мозг, лежу считаю секунды. Одна, две, три… сорок семь, сорок восемь… сто шестьдесят пять, сто шестьдесят шесть…

Несколько раз сбиваюсь и начинаю снова.

На восемьсот двадцатой секунде уже не знаю какого захода, она, немного повозившись, поворачивается на живот. А вскоре начинает тихонько посапывать. И я понимаю — уснула. Напряжение слегка отпускает. Но не настолько, чтобы уснуть самому.

Восемьсот двадцать один, восемьсот двадцать два…

Скорее бы утро. Отвезу ее и Милоша в гимназию и поеду домой.

Восемьсот тридцать четыре, восемьсот тридцать пять…

На следующей неделе она отправится на олимпиаду. Может, тоже поехать? Я, конечно, уже послал Арсения, но кто мешает передумать?

Ненавижу математика — это последняя мысль, которую я запоминаю, закрывая глаза. А когда их открываю — уже утро.

Встаю — Гордеевой рядом нет. Встревоженно прислушиваюсь и выдыхаю. Она плещется в ванной. Вообще-то даже хорошо, что ее сейчас рядом нет. Видок с утра у меня еще тот.

Потом иду в гостиную, пытаюсь растолкать Милоша. Но тот, не открывая глаз, только мычит в ответ и отмахивается. Скидываю его с дивана, но тот продолжает спать на полу как ни в чем не бывало.

Тут уже и Гордеева выходит из ванной. Буркнув «привет», заскакиваю туда сам. Почему-то даже в глаза ей не смотрю при этом. Сам не знаю, откуда эта утренняя неловкость, ничего же не было.

Зато Гордеевой хоть бы что. Выхожу — она уже на кухне кофе пьет с печеньем. И мне предлагает. Настроение, гляжу, у нее веселое.

— Ну что, не нарушала я твой сон своим храпом? — спрашивает с невинным видом, а у самой глаза смеются. Только мне не до смеха и не до шуток. Наливаю себе кофе и сажусь за стол напротив нее.

— Кто-то проснулся не в духе?

Бросаю на нее угрюмый взгляд и ничего не отвечаю.

— Слушай, а как мы теперь будем?

— В каком смысле? — не понимаю ее.

— Ну, как? После сегодняшней ночи ты, как честный человек, обязан на мне жениться. Тем более Милош свидетель. Ну что, когда скажем всем, что мы теперь вместе?

— Что? — зависаю я.

Физиономия у меня, наверное, в этот момент просто атас, потому что Гордеева, взглянув на меня, начинает в голос смеяться.

— Ой всё, выдохни! Я же просто шучу. Видел бы ты себя! Я, конечно же, другое имела в виду. Как мы будем общаться в гимназии? Вы же мне бойкот объявили и все такое. Я к тому, что пойму, если мы, как и раньше, не будем общаться, не будем здороваться… У тебя же сестра, Яна. Да и весь класс… Милош, конечно, видел, но ты, наверное, с ним уж как-то договоришься. В общем, я, если что, без обид… Давай будто ничего не было. В смысле, меня тут будто не было. И ничего не изменилось.

Я долго не отвечаю. Я об этом даже и не думал, но сейчас зацепился за последние слова.

— А на самом деле… что-то изменилось? — смотрю на нее напряженно.

Теперь она выдерживает паузу, тоже глядя мне в глаза.

— Ну, для меня — да, — говорит наконец и уже без всяких смешков. И смотрит тоже серьезно. У меня сразу сердце задергалось. Однако я еще и переварить эти слова не успеваю как следует, как она тут же добавляет: — Я тебе очень благодарна, Стас. Я думала, ты… В общем, я считала тебя конченным подонком. А ты не такой. И друг ты хороший. Я бы хотела иметь такого друга.