Ты думал, что познал страх и ужас. Думал, что умеешь бороться со злом. Думал, что ты воин. Но ты жалкое ничтожество. Поганый червь. Ты гнил в своем жалком, ничтожном мирке. И сейчас сгниешь. Исчезнешь… Навсегда.

Жгучий, прошибающий, словно шквал огня из преисподней, и одновременно противно-режущий, проникающий под кожу и рвущий изнутри, голос буквально вбивал в сознание жуткие слова. Угрожал. И уничтожал.

Это говорила Тьма.

Адским, титаническим усилием Пахом осознал, что еще как-то держится. Но это усилие снова потонуло в бездне. В жутком напоре Тьмы, которая почти раздавила и поглотила. Тело по-прежнему не слушалось. Еще одно усилие. Надо бороться! Сопротивляться и держаться. На пределе сил. А когда силы закончатся – то за пределами всех возможных сил! Но сил не было. Ни предельных, ни запредельных.

Снова нереальное, разрывающее усилие.

Нет! Я не сдамся. Убирайся прочь!

В ответ мозг и все тело резануло, долбануло и расплющило такой болью, что давление, стискивавшие и пленившее до сих пор, показалось ласковым прикосновением. Это была пытка. Пахом умел терпеть боль. Умел выдерживать пытки. Отражать ментальные атаки. Любой силы и сложности. Мог сам ответить такой же атакой. Разнести в клочья, стереть, лишить разума и воли любого противника в бою, будь то несокрушимый монстр или колдун, десятилетиями овладевавший искусством гипнобоя.

Но такую боль терпеть просто немыслимо! Лучше бы сразу убило! Забыться и раствориться. Навсегда. Лишь бы больше никогда не сталкиваться с такой изуверской пыткой.

А пытка длилась. И не думала прекращаться. Сжигала. И замораживала. Била в агонии. И заставляла застыть, окаменеть. Разрывала на части. Но не спешила. Делала это медленно, садистски, неспеша. Сколько времени это длится? Миг? Вечность? Или нисколько?

Пробиваясь сквозь чудовищную, сковывающую, истребляющую боль, Пахом снова собрался. Вобрал все остатки воли, сознания и разума в одну точку, в один момент. Сконцентрировался. И вновь дал отпор Тьме.

Ничтожество. Не сопротивляйся. Ты не смеешь. Я сильнее. То, что ты испытываешь сейчас, это еще не боль. Может быть гораздо хуже. Смотри…

И стало еще хуже. Еще нестерпимее. Еще смертельнее.

Но чем сильнее напирала тьма и разрывала боль, тем больше росло безумное, лишенное всякой логики сопротивление. Пахом знал, что силы наисходе давно. Что напавшее зло тысячекратно сильнее и могущественнее. Что ей неведомо поражение. Но не сдавался.

Если я еще держусь, значит, не так уж ты силен. И на тебя найдем управу.

И удалось собраться. Сконцентрироваться ещё больше. Превратить невыносимую, смертельную боль – в причину держаться. В источник энергии. Удалось! Постепенно, по крупицам, Пахом снова собирал разбитое сознание воедино. Собирал и сплавлял в единое, сконцентрированное огненное ядро. Ядро, способное сокрушать и уничтожать. Ядро, вмещающее в себя все скрытые резервы тела, воли и духа. Силы, дарованные тайными знаниями и практиками. Силу предков – десятков, сотен, тысяч светлых могучих воинов, ушедших в высшие миры, но не покинувших своих потомков.

И ударил.

Ударил по тьме, которая черной, осязаемой плотью окружила и почти сожрала, унесла в непомерную адскую, клокочущую бездну.

И дрогнула Тьма.

Дрогнул корежащий голос, снова попытавшийся черным лезвием взрезать мозг, проникнуть в самую суть.

Дрогнул, натолкнувшись на непреодолимую, стойкую преграду.

А Пахом снова нанес концентрированный, мощный удар. Нелегко это давалось. Жутко нелегко. Но опять дрогнула Тьма. И начала отступать – медленно, нехотя, с беснующимся скрежетом, жутким и диким, от которого кровь стынет в жилах. Новая волна неимоверной боли, которая до этого казалась нестерпимой, накрыла.

Но выдержал Пахом.

Огненное ядро сознания кипело мощью. Мощью, которую он сдерживал до сих пор. Но довольно уже сдерживаться.

Пора выпустить эту мощь на свободу. И уничтожить противника, который напал так внезапно, жутко и подло. Не столько физически, сколько в ином, более тонком, нематериальном плане.

Последний, решающий, всесокрушающий удар. Да, удар этот заберет все из организма. Все или почти все. Да, возможно, после него Пахом уже и не выживет – человеческое тело имеет свои границы возможностей. Но это будет победа. Победа над тем злобным и жутким нечто, с которым еще сталкиваться не доводилось…

Леденящий потусторонний вой-скрежет тысячами кривых лезвий впился в мозг. Резал и разрывал. Боль крутила и ломала кости.

Но это было последнее, отчаянное сопротивление Тьмы.

Потому что мощь вырвалась на свободу. И все поглотил яркий, яростный, неземной свет, выжигающий любую скверну, полностью и без остатка…

***

Пахом лежал, беспомощно распластавшись на земле.

Все тело ломило неимоверно. Тем не менее, подняв пудовые веки, он понял: все хорошо. Жив. По крайней мере, тело об этом говорит, отзываясь тянущей, бесконечной болью. Ныла каждая мышца. Но это уже не столь важно, потому что боль вполне терпимая, телесная. Далеко не та, что причиняла напавшая Тьма.