Глядя на поведение Антипатра на олимпиаде, я понял, что, хотя я знал его большую часть своей жизни, мой старый учитель в некотором роде оставался для меня загадкой.

Когда со всеми ударами, тычками, хрустом костей, сгибанием рук и общим беспределом, наконец, было покончено, Протофан вышел победителем в панкратионе. Его лицо было окровавлено, один глаз опух, и все тело было покрыто царапинами и синяками, но его улыбка была ярче, чем когда-либо, когда он принимал венок победителя за свои вторые Игры, ведь он не только выиграл панкратион, но и схватку по борьбе, подвиг, который взволновал Антипатра.

— Геркулес был первым, кто выиграл и в борьбе, и в панкратионе, — говорил он, — и за все сотни лет, прошедших с тех пор, только трое других сделали то же самое. Теперь Протофан — четвертый. Его слава переживет всех нас!

— Даже слава Антипатра Сидонского, учитель?

Антипатр вздохнул: — Что такое достижение простого поэта по сравнению с достижением олимпийского победителя?

К его чести, Протофан был великодушен в победе. После церемонии закрытия и процессии, в которой победителей осыпали листьями, он отыскал меня в толпе.

— Гордиан! Что ты думаешь об Играх?

— Изнурительно, — сказал я.

— Верно! Но для тех из нас, кто выигрывает, это стоит огромных усилий.

— Я уверен. Но можно я буду откровенен? Так называемый дух Игр ускользает от меня. Вокруг идеалов спортивного мастерства, дисциплины, благочестия и честной игры поднимается столько шума, а сами состязания кажутся мне потными, лихорадочными, жестокими и бессмысленными. То, что преподносится в виде почестей спорта, на самом деле бурлит политикой и интригами; мы даже стали свидетелями убийства! И негласное напряжение между греческой гордостью и римской гегемонией бросает тень на все. Это заставляет меня задуматься о временах, в которые мы живем по принципу ... «O tempora! О нравы!» — как говорит мой отец на нашей родной латыни.

Протофан непонимающе посмотрел на меня. Где-то по дороге я его потерял.

— Полагаю, ты сейчас отправишься на банкет победителей, — сказал Антипатр, вздыхая при мысли о том, что все победители соберутся вместе, а он этого не увидит.

— Да, и какой это будет праздник! Но прежде чем я уйду, я хотел погасить долг.

— Долг? Какой долг? — спросил я.

— Тебе, Гордиан. Если бы меня обвинили в смерти циника, мне бы никогда не разрешили принести присягу. И ты позаботился об этом! Отцы города Магнезии обещали быть очень щедрыми ко мне, вдвойне щедрыми, так как я привезу домой не один, а два олимпийских венка. Он протянул кожаный мешочек. — Это деньги, которые я привез с собой, но теперь они мне не понадобятся: богачи будут драться друг с другом за то, чтобы обеспечить меня жильем и оплатить обеды на всем моем пути домой. Поэтому я хочу, чтобы ты взял их.

И он сунул мне в руки довольно тяжелый мешок с деньгами.

— Но я не могу…

— Не скромничай, Гордиан. Цинизм в этой жизни никуда не годится, равно как и скромность. Но если ты прислушаешься к моему совету, ты пожертвуешь любую часть, которую сможешь себе позволить, храму Зевса. Это Зевс делает все возможным. Зевс дал мне победу, и я не сомневаюсь, что именно Зевс открыл тебе глаза на правду о смерти циника. А теперь мне пора идти. Счастливых вам путешествий! Если ты когда-нибудь будешь в Магнезии, найди меня.

— Какой отличный парень! — прошептал Антипатр, глядя, как он уходит. — И как тебе повезло, Гордиан. Ты должен прислушаться к его совету и пожертвовать каждую драхму Зевсу.

Я нахмурился: — Возможно, большую часть, но уж точно не все драхмы.

— Но на что бы ты их потратил? Я видел тебя на рынке. Тебе нет дела до всех безделушек и сувениров, которые там продаются.

— Ну, я, вообще то, присмотрел парочку подходящих вещиц, — сказал я, вспомнив блондина и брюнетку, которые неторопливо проходили мимо в наш первый день, высокие, как амазонки, и одетые в хитоны, тоньше, чем паутина. Я задался вопросом, а до сих пор ли они в Олимпии.

В нашем путешествии, с целью увидеть Семь Чудес, мы с Антипатром повидали еще много всего на своем пути. Как поэт да еще и грек Антипатр хотел отдать дань уважения своим великим предшественникам, поэтому мы остановились на Лесбосе, чтобы посетить гробницу Сафо, и на Иосе, чтобы увидеть, где похоронен Гомер. (Если бы мы захотели увидеть, где родился Гомер, нам пришлось бы останавливаться почти на каждом острове в Эгейском море, поскольку почти все они претендовали на эту честь.)

Мы видели много замечательных мест и вещей. Ни одно из них не могло сравниться с Семью Чудесами, хотя некоторые были близки. Парфенон в Афинах тоже, безусловно, был чудом, как и статуя Афины из хриселефантина работы Фидия; но, увидев храм Артемиды в Эфесе и статую Фидия Зевса в Олимпии, я понял, почему их не было в списке..

Мы остановились на острове Делос, чтобы увидеть Кератонский алтарь, который, по некоторым утверждениям, следовало причислить к чудесам. Название жертвенника происходит от греческого «kerata», — рога, потому что он полностью сделан из рогов, искусно соединенных вместе без какого-либо связывания самим Аполлоном, который использовал рога оленей, убитых его сестрой Артемидой. Конечно, алтарь представлял собой поразительное зрелище, но посещение было неприятным. Под властью римлян Делос стал одним из крупнейших невольничьих рынков в мире, местом страданий и неприятных запахов. Люди приходили на Делос за покупками тысяч рабов, а не восхищаться алтарем Аполлона.