Опа стояла в ванне под горячей мягкой струей и разговаривала. С кем?

Как все упирают на побег Лиджо! Бежал? Значит, виновен! Раз виновен Лиджо — продолжение следствия ничем не оправдано. Зачем оно, если личность преступника установлена? Они хотят, чтобы она рассуждала так. Беда заключается в том, что Харту, Розалин Лоу, изнывающим от скуки обывателям нужна не истина, а преступник — во плоти, с метрикой, с улыбающейся физиономией на фото и, если получится, с полной приключений биографией. Привлечь невиновного, что может быть страшней? Об этом мало кто думает. А даже если такое произойдет? Ну что ж! Нечистая совесть скорее подскажет основания для дурных поступков, чем мотивы для их оправдания. Невинный преступник. Кажется, бессмыслица? Но что делать тому же Лиджо, если он, во-первых, преступник, во-вторых, невиновен, по крайней мере в деле Лоу. Деваться ему некуда. Его вынудили бежать и тем самым принять вину на себя. Наверное, ему сказали: «Видишь, как мы гуманны. Беги на все четыре стороны. Мы тебя не тронем. Ты выручишь нас. Мы — тебя». Но теперь, после побега, он для них преступник, что бы они там ни говорили. Много сотен лет назад преступник мог укрыться в храме божьем: он становился неприкосновенным. Но это было давно. Куда бежать, где укрыться подозреваемому, который ни в чем не виновен?

Элеонора вышла из ванной кающейся монашкой: халат до полу, как ряса, влажные-прямые волосы смирили вызывающую красоту. Взяла щетку и, присев на край кровати, начала причесываться.

— Я могу уйти? — спросила няня.

Элеонора испугалась: она совсем забыла, что до сих пор не отпустила девушку. Няня трое суток безвылазно сидела с Нэнси. Не за «спасибо», но все же…

— Конечно, конечно. Извините. Я…

«Я в ближайшее же время компенсирую ваши хлопоты», — хотела сказать миссис Уайтлоу, но не сказала, хотя бы потому, что перспективы компенсации были довольно призрачными. К тому же няня могла догадаться, что хозяйка блефует. Этого она никогда бы не простила Элеоноре, будучи девушкой сообразительной, современной и даже где-то учившейся, хотя Элеонора все время забывала, где именно.

Дверь за няней захлопнулась. Нэнси подошла к матери, взобралась на колени и прошептала:

— Если бы ты знала, как она мне надоела!.

— Так говорить о взрослых нехорошо. Она славная и хорошо относится к тебе.

— Ужасная зануда. — Нэнси удобнее устроилась на коленях матери.

— Почему? — Элеонора осторожно ссадила дочь, отложила щетку, сняла тапочки и вытянулась на кровати.

«Почему, почему»… Все время говорит только о деньгах и дядьках, и больше ни о чем.

«Вот тебе и раз, — усмехнулась про себя Элеонора, — выходит, и мама зануда. О деньгах только в моем положении и не думать. А «дядьки»? Что же, они важны в жизни: любовь, работа, дети, надежды… Куда денешься? У меня к мужчинам только одна серьезная претензия, остальное можно простить: поменьше убивали бы друг друга. Им трудно понять прелести ласки, внимания, испытывать некоторые моральные обязательства? Бог с ними. Но понять: убивать друг друга — путь в тупик, — по-моему, они вовсе не в состоянии».

' Она сменила глаза и провалилась. Часа через два Элеонору было не узнать: яркие глаза, блестящие волосы и улыбка, обезоруживающе беззаботная.

— Мама, мама! Звонили два дяди. Один не назвался. Фамилия другого — Лоу.

«Начинается, — не без досады подумала Элеонора. — Роман. Фаза первая: он с мандолиной у балкона; она, неприступная, прикрывает веером лицо. Фаза вторая: он без мандолины уже в покоях; она по-прежнему с веером. Фаза третья: он не только без мандолины, но и вообще без всего, она без веера. Фаза четвертая: она в слезах, он торжествует, вскакивает на чистопородного скакуна и уезжает в/рыцарский поход за тридевять земель обращать в христианство неверных, а ей на память оставляет слегка потрепанную мандолину и покупает новый веер, потому что старый пришел в негодность — промок от слез. Все. Представление окончено. Так стоит ли звонить, мистер Лоу? Или появились новые обстоятельства по Detentio Low?1 А второй? Кто еще звонил? Харт? Барнс? Розенталь? Или кто-то из новых ночных друзей?»

‘ Дело Лоу (лат.).

ВОСЬМОЙ ДЕНЬ ОТДЫХА

Вы будете стоять?

— Я? Буду.

— Скажите, пожалуйста, что я за вами.

Малюсенький старичок буравит Наташу взглядом недобрых блеклых глаз. Буквально расстреливает из-под густых бровей. Он как бы говорит: «Ну куда это годится? Я — пожилой человек, а вот стою. А всякие там финтифлюшки постоять не могут. Почему?» Всем и всегда недовольный старик. Скверный тип. Вполне может заговорить о том, что воевал, о фронте. Это неприятно: те, кто воевал на самом деле, никогда об этом говорить не станут. Тем более в очереди за билетами. Обратными билетами.

Сегодня состоялся неприятный разговор с Андрюшей. Она сказала:

— Можно я спрошу просто так, без всяких намеков?

— Можно. — Он даже не повернулся, великодушно разрешил потревожить себя.

Андрюша лежал и читал очерк на морально-этические темы, как он сказал, толково сработанный. Автор апеллировал к Вольтеру, Руссо, благородным девицам, доктору Споку, кукушечьим семьям. Он призывал загрузить бабушек, не загружая; развязать руки молодым, не развязывая; создать новый морально-этический климат в семье, оставив все по-старому… Андрей спохватился и обиженно, как будто его оторвали от чего-то чрезвычайно важного, заметил:

— Что ты молчишь? Я жду.

— Андрюша! Ты бы хотел детей?

— Просто так спрашиваешь?

— Просто-просто.

Ей стало неловко. Отчего неловко? Ничего дурного она же не говорила. Он привстал:

— Я и отвечу просто: не хочу. Только обойдемся без «почему»! Пожалуйста. Это может завести нас далеко. Посмотри: море, солнце, горы — красота! Разве этого мало? — Он говорил и не верил. Может, шутил? Непохоже. Неужели он способен на такое? Говорил он. Значит, способен.

Вот, Наталья. Дались тебе эти дети. Испортила настроение. У него было отличное южное настроение. Дети еще когда будут, если будут. А настроение, оно вот, его потрогать можно. Настроение — это сейчас. О сейчас надо больше думать. Что-то уж очень много начали думать о потом.

— Ты чего? Обиделась? Ну, не надо. Я же тебя обожаю. Понимаешь, о-бо-жаю!

— Не нужно меня обожать. — Она подсела к нему, взяла за руку.