Шрифт:
Джессика замолчала. На этом все и закончилось. Она больше никогда не говорила с Труди. Планы, касающиеся нас четверых, которые мы хотели согласовать, передавались ими друг другу через нас с Гигом. Труди жестоко обидела ее тогда. И Джесс, видно, решила показать, что такое «пустое место» на самом деле.
А я… Я попал как кур в ощип с этим безумием. Но в те моменты, когда Труди кричала по ночам, билась в страхе, как слепой котенок, брошенный в ручей, я понимал, что никуда от нее не денусь. Не оставлю. У каждого есть прошлое. И многие в своем прошлом неповинны. Особенно дети. В первую очередь дети. Я видел, как рождались звери на ферме — телята и ягнята. Некоторые роды я принимал сам, когда стал постарше. Животные взрослеют раньше людей. Через шесть-семь часов после рождения теленок поднимается на тонких трясущихся ножках и начинает ходить. Людям же нужен на это год.
Я знаю, что такое беззащитность. Я видел ее и различаю те моменты, когда кто-то способен сам себе помочь, а когда нет. Так вот, Труди способна не была. Как, впрочем, и Джессика.
Гига я полюбила с первой минуты. Это было как разряд тока. Как трепетное щекотание внизу живота, когда взлетаешь на качелях. Как запах из детства, вернувший в забытое. В жизнь хоть и твою, но далекую, оставленную за множеством закрытых дверей. Дежавю. Волнительное и вместе с тем пугающее, потому что ощущаешь перед ним полную уязвимость.
Взгляд Гига в ту первую встречу походил на взгляд Санджая Ароры на ночном пляже. Было в нем беззаветное обещание сделать что угодно. Средневеково-рыцарская решимость, уносящая, словно на машине времени, в эпоху прекрасных дам. Ради благосклонности которых расставались с жизнями на турнирах. Дурацкое сравнение. Бедный Санджай. Его чернеющий вулканической лавой взгляд. Взгляд, похожий на прыжок с тарзанки в пропасть. Шаг в неизвестность. И летишь, зная, что вроде бы в безопасности. Вроде бы. Ведь взгляд — не смертельно. А коленки трясутся и сердце выпрыгивает из груди. И одного только хочется — продлить. Непременно продлить этот восторг. Жалко, что все со временем приедается. Дымка обыденности делает с людьми и чувствами отвратительные вещи. Не хочется верить, что это настигнет и нас. Пока мы худо-бедно справляемся.
Первая моя встреча с Гигом произошла в парке у офиса Коула. Пришла я на нее вместо Лауры и уже одним этим подвела ее.
Я видела Гига, когда он обо мне еще не знал. Тогда он смотрел на Лауру «тем самым» взглядом. И возможно, я хотела уберечь ее от ошибок. А возможно, хотела, чтобы он посмотрел так на меня. Но на самом деле я просто влюбилась. Нарядилась а-ля Джулия Робертс в «Красотке». Взбила кудри, надела круглые серьги размером с блюдца и сапоги-ботфорты. Сверху накинула вареную джинсовку с чужого плеча, а под нее белый трикотажный топ и классическую мини-юбку Wrangler. Меня рассмешила почти детская растерянность Гига. Надо было видеть его обескураженное лицо. А я сразу поняла, что этот человек изменит мою жизнь. И изменил. Оба мы изменили, но, к сожалению, не только жизни друг друга.
Мы стали встречаться за спиной Лауры. Я использовала каждую возможность. Каждую свободную минутку. Врывалась к Гигу в рабочий кабинет. Тогда у него еще была номинальная работа в фирме отца. Призжала к нему домой, в пентхаус в Верхнем Ист-Сайде. Или подкарауливала его у тачки, как сталкерша. Он никогда не знал, когда я появлюсь снова. И это жутко возбуждало. Иногда у меня подолгу не было возможности посетить его, и потому все наши встречи получались на пике эмоций. Раз я увела его со свидания с одной расфуфыренной богачкой из дорогущего ресторана. Вот это был номер! Точно для кино. Только случился он на самом деле. Я искала Гига битый час и, когда уже отчаялась, увидела знакомую машину у пафосного заведения. Зашла туда с черного входа. Встретила в раздевалке официанточку, которая заканчивала смену. Расспросила ее, где тут что, сказав, что пришла на собеседование. Она мне поверила. Дала пару инструкций. А когда та ушла, я напялила ее форму, взяла блокнотик и вышла в зал. Гиг и эта мадам сидели друг напротив друга чинно и благородно. Я чуть не расхохоталась, зная, каким он может быть неотесанным. А тут прям франт. Только что мизинчик не оттопыривал, вино попивая. Я подхожу и заявляю:
— Вы определились с заказом?
Гиг, не глядя на меня, сначала протянул басом:
— Мы уже заказали, спасибо. — А потом повернулся ко мне, и вино, которое он пригубил, полетело дамочке в физиономию.
Она в шоке. Я заливаюсь хохотом. К нам движениями гепарда направляется менеджер, а я хватаю Гига за рукав и тяну за собой к выходу. Он, покорный мне, бросает даму как есть, с оплеванным лицом и незакрытым счетом, и мы бежим по улице, задыхаясь от смеха. Я в белом передничке и черном официантском платье, точно из фильма для взрослых. Он без пиджака, в котором его карты, наличка и ключи от тачки, которая тоже, надо сказать, припаркована у самых окон ресторана. Но мы счастливы.
— Ты сумасшедшая, — говорит он мне, и это звучит сильнее, чем «я тебя люблю». Потому что я понимаю, что он теряет ради меня все. Свою репутацию, связи, общественное положение. И тогда я понимаю, что он принимает меня любой. Такой, какая я есть. Сумасшедшей. Теперь он должен все знать. Дальше скрывать нельзя.
— Я должна рассказать тебе один секрет, про меня и Лауру. Про наше детство. Об этом до тебя никто-никто не знал, Гиг.
Он кивает.
— Только клянись, что не оставишь меня. — Говорю серьезно и смотрю ему в глаза, словно приговоренный на плацу. Он пугается. Вижу, что адреналин от пробежки потихоньку падает, и за ним остается не менее важное для меня — внимание. Нет, не разочарование, не трусливое желание заткнуть уши, а настоящее внимание. То самое, с готовностью во взгляде, от которого, как на тарзанке, летишь с горы в пропасть. И я все-все ему о нас рассказываю.
Поэтому на свадьбе Лауры и Коула Гиг знал и понимал, что происходит. Полностью был в теме. И потому ответственность на нас обоих. Только все равно ведь горько становится, что то «плохое» произошло из-за меня. Не знаю, что горше: то, что подвела Лауру, когда должна была ее защищать, или то, что Коула больше нет. Наверное, все вместе.
Лаура не могла без нас с Труди. Хотя мы и держались в стороне. Не лезли в ее жизнь, но всегда были рядом, готовые помочь. Она была для нас всем, и я думаю, что и сейчас мы продолжаем оберегать ее. Мучит меня другое. Можем ли мы жить дальше и радоваться жизни? Имеем ли право забывать? Как так выходит, что все, абсолютно все человек в силах забыть? Забыть и объяснить себе так, чтобы жить дальше довольно-таки спокойно и без угрызений совести.