«Шардоне», «Мускат», «Изабелла», «Пино Нуар», «Шираз»… Неважно, белое или красное, полусладкое или сухое, десятилетней выдержки или годовой — Алла не была придирчива. Разницы во вкусе она не различала, а эффект от всего был один и тот же. Так зачем же лишний раз загибать крючок?

— Господи, хватит уже дымить, как паровоз, — послышался недовольный голос напарницы.

Алла обернулась на голос и глухо рассмеялась. У нее был басистый резкий смех, больше похожий на мужской. Он разливался в воздухе, словно вино, и был как будто бархатный и густой, но при этом ни лишенным хрипа.

— Кто-кто? — спросила она, придавив ногой тлеющий бычок.

— Гос-по-ди, — повторила по слогам девушка, ни имени, ни внешности которой Алла уже и вспомнить-то не могла.

— Тяжело, наверное, быть верующей.

— Почему это?

— Потому что помимо мужа-дармоеда на твои плечи садится еще один такой же.

— Господи, прости ее грешную, — ошарашенно зашептала девушка, — не ведает, что говорит.

— Еще как ведаю, так ему и передай, — бросила Алла, скрываясь в тени низенького ларька.

Неровные ряды фруктов и овощей тянулись по прилавку, доверху завалив деревянные поддоны. Они были разных форм, размеров, цветов и ароматов. Некоторые незрелые, другие спелые, они медленно гнили, незаметно человеческому зрению чернея изнутри. На улице стояла сорокоградусная жара, и ее невидимое пламя добиралось даже туда, где установила свои порядки тень. Запах разложения стоял соответствующий. Он был сладковато-приторным, но от кучи гнили, спрятанной в пакете под прилавком, смердело так, что глаза слезились. Рядом с пакетом стояла бутылка недопитого вина из соседнего магазина разливного, затаившаяся под деревянной стойкой со вчерашнего дня.

— Спасибо, Господи, что моя напарница не избавилась от этого жидкого золота, припрятанного мною на черный день. Аминь, — проговорила Алла нарочито с выражением и сделала жадный глоток. Вино успело нагреться на раскаленном воздухе и выдохнуться без пробки, но своих целебных свойств оно утерять не сможет никогда.

— Я ухожу, — напарница лишь неодобрительно покачала головой и, схватив из-за прилавка тканевую бежевую сумку, вышла из магазинчика, не сказав больше ни слова, а Алла устало опустилась на деревянный круглый стул, приготовившись к очередному серому дню, каких у нее насчитывалось уже больше двенадцати тысяч. Это примерно двести восемьдесят девять тысяч часов и миллиард секунд.

Когда часы пробили девять вечера, оставалось десять страниц до конца романа, который Алла нашла на одной из полок прилавка и который взяла пролистать от нечего делать. Впервые ей хотелось задержаться на работе подольше, лишь бы узнать, чем кончилась история Эрнеста и Анны, однако одной мысли о конце рабочего дня хватило, чтобы женщина кинула книжку обратно в угол и встала со стула.

Алла устало потянулась и оглядела помещение. Тут следовало прибраться: разобрать стухшие овощи и фрукты, убрать свежие в холодильники, помыть пол и выкинуть мусор, трупный запах от которого впитался и в стены магазинчика, и в женские волосы. Однако вместо всего этого женщина ловко подцепила длинным пальцем розовую короткую ветровку, едва застегнула ее на пышной груди и выключила свет в магазинчике, намереваясь уйти, но в следующее мгновение вернулась за прилавок и забрала книжку, которую под него швырнула.

На улице стемнело, и почти весь район погрузился в кромешную тьму, которую едва рассеивали лишь искры огней из чужих окон и подъездов. Фонарей здесь почему-то не было. Алла шла бодро, успевая при этом время от времени прикладывать руку ко рту, зажимая между губами сигарету и втягивая ее терпкий смог в себя.

Пройти нужно было четыре километра, которые женщина миновала обычно за час с копейками. Она не любила работать вечером — здесь в это время переставали ходить автобусы, и в распоряжении Аллы оставались лишь бесконечные неровные дороги с кочками и лужами, на которых женщина шла почти вслепую.

Длинный тонкий каблук в очередной раз подвернулся, утягивая за собой все тело. Алла с грохотом упала. Послышался всплеск воды, а перед глазами все поплыло в сторону, грязный асфальт зарябил и потемнел.

— Сука, — прошипела женщина, сжимая мокрые ободранные ладони в попытке заглушить боль.

Потребовалось несколько мгновений, чтобы Алла смогла различить перед собой дорогу, грязно-коричневую лужу и кровь на руках. Очередная сигарета отлетела в сторону и скрылась в ночной глуши, тут же потухнув. Женщина попыталась встать, но подвернутая нога заныла, а руки мелко затряслись. Тошнота подкатила к горлу, но Алла удержала комок желчи в себе.

— Девушка, — послышался мужской насмешливый голос за спиной, — а, девушка, Вам помочь?

— Нет, — тут же грубо отрезала Алла, не оборачиваясь.

— А мне кажется, помочь, — продолжал насмехаться человек с резким, воющим тембром. Он, кажется, походил на местную интеллигенцию.

— Я сказала… — Алла не успела договорить, потому что над ней вдруг нависло две фигуры.

Двое мужчин, криво усмехаясь, склонились над сидящей в луже женщиной. Они были широколобыми, с маленькими рыбьими глазками и тупым выражением лиц, будто в детстве их кто-то с силой прижал физиономией прямо в стену.