Как она сможет принять Андрея в союзниках? Смотреть Павлу в глаза и знать, что он стал соучастником убийства? Как ей относиться к этому также просто, как принимать сложные решения так легко, как Паша?

Октябрь, тысяча девятьсот девяносто шестой год.

— Не верю, что это правда…

Сидя напротив массивного трюмо из грубого неотёсанного дуба, девушка вглядывалась в свое испуганное отражение. Ее дрожащие руки выверенными движениями проводили расческой по волосам, локоны послушно выпрямлялись и тут же возвращались вновь в аккуратные белесые завитки.

Не обращая внимания ни на прическу, ни на отражение, девушка потерянно всматривалась в свои же глаза. Их завораживающая глубина сейчас покрылась слоем мрака, словно океан, поглотивший бурю. И смятение вырывалось из них физически. Казалось, что любой, кто сейчас в них заглянет, — покойник. Потонувший корабль, разломленный на мелкие щепки. И лишь она одна, обладательница этих глаз, могла противостоять их силе.

Мир вокруг затерялся и померк, все мысли сосредоточились лишь на одном. Страх, боль, ненависть, обида, — все чувства смешались воедино и превратились в необузданный ураган, царивший внутри одинокой забитой девчонки.

Это не могло быть ошибкой. Диагноз подтвердил врач.

— Диагноз… — вслух повторила девушка и криво усмехнулась. Можно ли такое назвать диагнозом? Болячкой, которая выскочила так неожиданно? Простудой, что исчезнет с лица через пару дней? — Постельный режим тут не поможет.

Любая другая девушка никогда бы не назвала свою беременность диагнозом. А эта понимала, что в ее случае ребенок — это наказание, расстройство, язва, одно сплошное страдание.

И дело было не в этом беззащитном комке нервов, что сейчас клубился где-то глубоко внутри девушки, развивался и менялся с каждым днем. Он совсем не заслужил тех слов, которые всплывали в голове его матери. Вся вина была на обстоятельствах. На причинах и условиях, в которых младенец был зачат, на последствиях, которые он невольно принесет.

Еще нерожденный, этот ребенок отхватил по полной. Словил джекпот, прямо как и его мать.

— Юля! — послышался грубый женский голос. — Все сидишь, любуешься?! — мать ворвалась в комнату, словно ураган, и тут же снесла все мысли девушки из головы. — Любуйся, любуйся этой шлюховатой шестнадцатилеткой в отражении! Любуйся той, кто сломал жизни всей твоей семье!

Юля упрямо продолжала расчесывать волосы, не отрывая взгляда от своих глаз. Она даже не вздрогнула от резкого появления матери, не шелохнулась и не моргнула. Шум за дверью, крики и возгласы продолжались уже четвертый час и не умолкали ни на секунду. Все семейство Ожеговых яро спорило, рвало и метало, но все члены семьи были едины во мнении, что виновная здесь одна. Что именно Юля Ожегова повинна в страданиях, которые ложились теперь на плечи всей этой некогда идеальной и примерной семьи.

— Какая же ты дрянь, — продолжала мать, хаотично передвигаясь по маленькой серой комнате. — Как же я рада, что бабушка тебя не застала. Что бы она мне сказала?! Что я воспитала проститутку?! А что скажут соседи? Что скажет весь город?! Как мне теперь ходить на работу, смотреть в глаза всем покупателям?! Ты понимаешь, что мне жизнь сломала? Что Толику жизнь сломала? Как на него коллеги смотреть будут? Да его же выкинут взашей с завода! И на что мы жить-то будем?! А! Знаю! Ты нас и обеспечишь дальше. Своим телом, да?! У тебя это отлично получается!

Юля на секунду закрыла глаза и тихо выдохнула раскаленный воздух. Крики матери, словно лезвия, резали слух, иголками впивались в кожу, разрывали изнутри. Через мгновение она снова смотрела на свое отражение и заметила вдруг, как прозрачная слезинка скользнула по ее щеке.

— Господи, что нам теперь делать? — надрывалась мать. — Господи, дай Бог, Толик останется с работой… А если нет, дрянь, — женщина оказалась совсем близко к дочери, ее дыхание обожгло светлую макушку девушки, — ты лично будешь нас содержать. Понятно тебе?!

Юля промолчала, но рука ее замерла. Она задержала дыхание, и лишь ее голубые глаза бегали по разъяренному отражению матери.

— Я не слышу! — зарычала мать и схватила девушку за волосы. С силой дернув рукой, она замотала головой дочери вверх-вниз, словно управляла тряпичной куклой. — Отвечай, когда я спрашиваю!

— Да, да, поняла! — сквозь резко брызнувшие слезы запищала Юля, и чужая рука тут же отпустила ее, оставляя после себя ноющую боль в затылке.

— Другое дело. И готовься к свадьбе. Ты ни за что не родишь незамужней.

От этих слов все тело передернуло, словно от удара током. Но девушка упрямо промолчала и поборола приступ рвоты. Она не могла сейчас спорить с матерью, да и не хотела. Если этому ребенку суждено родиться, он должен появиться в полной семье. И неважно, кто его отец.

Когда дверь вновь закрылась, и комната опустела, а крики послышались в другой части квартиры, Юля отбросила от себя расческу и резко закрыла лицо руками. Она дала волю своим чувствам, позволила водопадам слез пролиться, сгорбилась и очутилась на полу, прижавшись к полу. Ее била дрожь, тело ломило в конвульсиях, а в голове звучал лишь истошный крик. Она была совершенно одна в этом мире. Униженная, покинутая и всеми забытая. За нее никто не мог заступиться, всем вокруг было плевать, что случилось на самом деле. Никто не хотел копаться в чужой боли.