Новое, непривычное окружение, новые ощущения задевали прежде неизведанные струны в душе Робинтона. Осмелев, он сочинил для квартета горняков новую песню, лучше ложившуюся на их голоса, чем большинство известных баллад, — юмористическую историю в шести куплетах с припевом, о горняке и его возлюбленной, совершенно в их стиле. Песню приняли столь тепло, что мастер Лобирн захотел узнать, откуда Робинтон ее взял.

— Ну, нашел среди всяких записей, которые привез с собой, — сказал захваченный врасплох Робинтон.

— Что, правда?

— Ну, примерно. В смысле, там была мелодия. Я ее немного переделал для горняков и добавил припев, чтобы желающие могли его подхватывать.

— В самом деле? — Мастер Лобирн взглянул на подмастерье и задумчиво пожевал губу. — Ну, раз ты так говоришь…

Робинтон поспешил ретироваться — сразу же, как только позволила вежливость.

Мастер Лобирн лишь мельком просмотрел последний пакет, прибывший из цеха арфистов, и передал его Робинтону. В холде Плоскогорье было много хороших музыкантов и певцов, а новые мелодии весьма оживили бы вечера, и потому Робинтон не устоял перед искушением и потихоньку вводил в репертуар свои новые песни. Правда, теперь он стал осторожнее и чаще просто переделывал другие вещи, уже наличествовавшие в репертуаре.

Но он недооценил мастера Лобирна.

— Это ты написал, — без обиняков заявил Лобирн, как-то вечером ворвавшись в комнатушку к Робинтону. В руках у него был футляр для нот. Мастер обвиняюще взирал на Робинтона.

Робинтон как раз в этот самый момент записывал очередную мелодию, а потому, когда Лобирн выхватил лист у него из рук и начал сравнивать с теми, что принес, отпираться он уже не мог.

— Это ты написал почти все новые вещи, которые рассылает сейчас цех. Верно?

Робинтон попытался встать — нелегкая задача, учитывая тесноту и то, как близко стоял к нему Лобирн. Продолжать валяться на кровати было как-то неловко. Но потом Робинтон сообразил, что ежели он встанет и нависнет над низкорослым мастером, положение только ухудшится — ведь тогда Лобирну придется смотреть на него снизу вверх.

— Мастер Лобирн, разрешите, я объясню…

Он кое-как умудрился проскользнуть мимо мастера и жестом предложил ему перейти в комнату побольше. Маллана там не было — куда-то вышел.

— Клянусь Первым Яйцом — мне не терпится услышать эти самые объяснения! — заявил Лобирн. Шея его побагровела, глаза пылали. — Все это время — пять, если не шесть Оборотов — мне присылали музыку, сочиненную… тобой! Мало того, что ты сделался подмастерьем в пятнадцать лет, но десятилетний композитор!..

Лобирн швырнул пачку нот на стол, прижал их кулаком и сверкнул глазами. Робинтон дипломатично сел и даже постарался ссутулиться.

— На самом деле… — Робинтон пришел в ужас, но решил, что деваться некуда — нужно говорить правду. — На самом деле кое-что было написано, когда я был немного младше.

— Немного младше? — У Лобирна глаза полезли на лоб. Опершись об стол, он угрожающе навис над Робинтоном. — Так когда же ты написал свою первую песню? Сколько тебе тогда было?

— Я… ну, мама говорит, что сочинять я начал, когда мне исполнилось три Оборота.

Лобирн уставился на Робинтона, а затем настроение его внезапно изменилось — это вообще было ему свойственно, — и мастер, запрокинув голову, расхохотался. Он смеялся так, что ему пришлось ухватиться за край стола, чтобы не упасть. Потом Лобирн все-таки рухнул в кресло и вцепился в подлокотники. Поскольку дверь комнаты была открыта, хохот Лобирна далеко разнесся по коридорам, и вскоре на шум заглянула Лотриция — посмотреть, что же так развеселило ее мужа. Подмастерья, проживавшие по соседству, тоже высунулись в коридор — узнать, что творится.

— Что ты такого сказал Лобирну? — поинтересовалась Лотриция, изумленно подняв брови. — Последний раз он так хохотал, когда Фэкс свалился в бочку с вином.

Она тепло улыбнулась. На самом деле, улыбались все присутствующие — за исключением Робинтона. Ему по-прежнему было не по себе.

— Я… я ничего ему не говорил, — совершенно чистосердечно признался он. То, что вызвало смех Лобирна, до сих пор валялось на столе… Робинтон начал поспешно собирать листы пергамента.

Но Лобирн остановил его и, отсмеявшись, объяснил жене:

— Этот тип… вот этот самый… это он написал… все новые песни.

— Вовсе не все!

— Нет? Не все? Оставлял что-то и другим? И Лобирн снова зашелся от смеха. Лотриция подбоченилась.

— По-моему, ты несешь бессмыслицу, Лобирн, а это на тебя не похоже, — с легкой досадой произнесла она. — И раз это тебя так развеселило, я хочу услышать всю историю целиком. Давай-ка, успокаивайся. Роб, у тебя найдется кла?

Робинтон поспешно наполнил чистую чашку чуть теплым кла. Лотриция отняла у него чашку и вручила мужу, но тот, все еще сотрясавшийся от смеха, не сразу успокоился настолько, чтобы сделать глоток. Похоже, кла действительно помог мастеру взять себя в руки. Лобирн утер выступившие на глазах слезы и кивком подозвал зрителей поближе.

— Смотрите, это Робинтон. Наш свежеиспеченный, наш самый младший подмастерье. Автор большей части песен, которые мы здесь разучивали. Клянусь Первым Яйцом!

— Так это ты их написал, милый? — переспросила Лотриция, и ее голубые глаза радостно засияли. — Я же тебе говорила, что он — умный мальчик, и скромный к тому же, — добавила она, повернувшись к мужу. — А почему же эти песни не были подписаны твоим именем?

— Мне не полагалось их подписывать — я ведь был учеником…

— В том-то и вся соль — разве ты не улавливаешь, Лотриция?