— Ой, мишка, мишка-то в жилете! — засмеялась она и захлопала в ладоши, тут же забыв про свои страхи.

Медведь сплясал ещё несколько танцев, стянул с головы картуз и пошёл по кругу, собирая монетки и кланяясь. Представление мне понравилось, так что я тоже кинул от души пятиалтынный.

— Ну, давай, сниму тебя.

— Ой, может, я сама? — застеснялась вдруг Серафима.

Теперь на медведя смотрели не все, некоторые кидали на неё заинтересованные взгляды. Потоптавшись и примерившись, она совсем смутилась и призналась:

— Ой, нет, боюсь.

— Ну, давай, не бойся, я помогу. Присядь чуть-чуть…

Я аккуратно подхватил свою зарумянившуюся зазнобу за талию и поставил на землю, чтобы в следующую секунду услышать:

— Надо ж было из себя недотрогу-то корчить! То всё нос воротила, а то — смотри-ка, сама на кобеля скачет…

Серафима вспыхнула, а я резко развернулся, чтобы увидеть двоих… как бы сказать… да двоих хлыщей! Вот они, видать, те самые, которые с масляными глазами и скользкими предложениями.

СПУСКУ ДАВАТЬ НЕ ОБУЧЕН

— А ну извинились перед дамой. Оба! — я аж голос свой не узнал — низкий угрожающий.

Хлыщ побелобрысее фыркнул:

— Велика честь!

— В таком случае извольте принять вызов на дуэль, сударь. И вы тоже, — кивнул я второму, лупоглазому.

— Уж не прямо ли здесь ты собрался драться? — лупоглазый брезгливо вздёрнул верхнюю губу. — Даже такой мужлан как ты должен бы знать, что использование оружия, как обычного, так и боевого, в общественных местах преследуется законом. Думаешь, медальки нацепил — герой? Собакам на выставках тоже медальки дают! — он явно любовался собой.

Я затылком чувствовал, что сзади уже собралась падкая на зрелища толпа.

— Ошибся я, ребятушки, вызывая вас на дуэль, — оба наглеца высокомерно приосанились, а зря. — На дуэль равных вызывают. А вас чтоб хорошим манерам научить, мне и оружия не надобно.

Эх, не прошла даром Харитоновская школа! Оба хлыща когда сообразили, что я вовсе не юлить перед ними начал, всего-то и успели, что дёрнуться. Одному в рыло — н-на! — только штиблеты над заборчиком мелькнули. Второму — под дых, за шкиряк — да туда же его!

Сам перескочил — и давай их в прошлогодней прелой листве волтузить.

Публика орёт, визг, писк! А вот и свистки!!! Я схватил за шкирки обоих, от души в последний раз впечатав мордами в грязь, приподнял — успеть надо сказать, пока городовые не отняли — встряхнул от души, так что зубы у обоих клацнули:

— Чтоб нынче же вечером принесли барышне свои глубочайшие извинения — в присутствии родителя её! Иначе найду вас, шакалы паршивые, и каждый день бить буду, как по расписанию! Ясно?!

— Стоять! — свисток раздался совсем рядом. Я бросил обоих хлыщей, обернулся на свист и встал по стойке смирно.

Перескочивший через ограждение городовой при виде меня затормозил, словно в стену въехал. Да и я чутка расслабился. Хотя бы сразу бить не будут. Знакомец из банка!

Но следом лез околоточный надзиратель, настроенный куда более решительно:

— Чего встал, Потянин? Крути дебошира!!!

— Да погоди, Василь Романыч, — Потянин придержал своего начальника и громким шёпотом доложился: — Это ж герой!

— Какой герой, чё ты лепишь мне?! — околоточный ещё кипел, но хватать меня тоже не торопился, пригвождая, однако, к месту свирепым взглядом. Внизу, в изрядно взрытых газонах, возились и стонали, привлекая к себе внимание, «потерпевшие».

— Да тот, — заторопился Потянин, — который о прошлой субботе «Государственный банк» спас! Господин участковый пристав представление-то подавали о награждении господину полицмейстеру, помните? — начальство внимало информации, всё более успокаиваясь, и Потянин даже опустил сдерживающую руку, прибавив многозначительно: — Говорят, сам губернатор подписал.

Стоны из-под ног враз стали тише, да и ползанье, вроде, прекратилось. Посмотреть я не мог — героически таращился на околоточного, вытягиваясь во фрунт.

— Та-а-а-ак! — с выражением «да пашись оно конём!» протянул околоточный и повернулся к толпе.

Теперь и я мог бросить взгляд: Серафима была здесь же, ревела в три ручья. Подозреваю, что она и убежала бы, да толпа вокруг стеснилась так, что не протолкнуться. И вот теперь она рыдала, а вокруг — мать честная — наши шпионки! Две сороки и даже Ирина со всеми ребятишками, все успокаивают, веерами обмахивают да успевают платочки подавать. Вокруг них мгновенно сбилось сочувствующее женское общество едва ли не из двух десятков лиц.