— Да не знаю я! — я аж вспотел, чес слово!

— М-м-хм-м-м… — протянул батюшка. — Тогда, Илья, пойдём медленным путём. Давай-ка вспоминать по шажочкам, что ты сегодня делал, с того момента, как проснулся. Каждую мелкую деталюшечку…

И вспоминали мы битых два часа, пока не припомнил я, что предупреждали нас сегодня о возможном прорыве, и что атака ожидается мощная.

— И-и-и?.. — батюшка аж приподнялся, словно рыбак, вываживающий большую рыбину.

— И вместо обычного воинского снадобья выпил я особое.

Отец Илларий аж рот открыл:

— И ты каждый раз перед боем воинское снадобье пьёшь?! Это ж какие деньжищи!

Я смотрел на него, чувствуя себя ужасно глупо. Мне как-то про деньги и не думалось.

— Так ведь матушка-то моя — лучшая на Иркутский район травница. Она мне и в дорогу собирала, и посылками присылала…

— Погоди! Ты же Коршунов? Евдокия Максимовна — твоя мать, что ли?!

— Ну да.

Матушка, хоть и отказалась в служивые люди идти и потому дворянство принимать не стала, дара была немалого, хоть и необычного — видела травы насквозь — какой вред в них и польза, как их ловчее применить, как сочетания сложить, чтоб эффект в десятки раз мощнее стал. За её снадобьями издалече приезжали и платили за то немалые деньги.

— Так-так-так-так-так! И какое, говоришь, особое снадобье ты принял?

Я неловко пожал плечами:

— Дык… Просто особое. Конвертик зелёный да с крестиком, чтоб, значицца, не промахнуться… Не знаю, с обычным я пушку-то в небо поворотил бы — нет?

Глаза батюшки чисто угольями загорелись:

— Вот, Илюша, и нашли мы нашу причину! — он подскочил и забегал по палатке: — А ещё есть? Зелье то? Тьфу, снадобье?

— Есть парочка. Ингредиенты в него идут шибко редкие.

— Так-так-так… Ты, Илья, их больше не пей, от греха… Принеси мне — щас прямо сбегай. На экспертизу отправлю.

Пришлось бежать. Возвращаюсь с пакетиками — батюшка пишет. Кивнул мне, головы не поднимая:

— Садись! Участие в военных действиях запрещаю тебе на полгода, — он поднял на меня глаза и прямо зыркнул исподлобья: — И это не шуточки! Природной склонности нет, а как себя магические каналы поведут — знать мы не можем. Вдруг болезненная страсть сформируется? А мне из хорошего бойца психопата-маньяка не хотелось бы получить!

Я поёжился. Меня как-то тоже подобная перспектива не радовала.

— Посему: домой. Отдыхать, восстанавливаться. Потом обычная комиссия — и можешь брать новые контракты. Выплаты получишь как по магическому повреждению, держи моё заключение, — он шлёпнул на бумагу печать и протянул мне. — Строго! С сегодняшнего дня от боевых действий отстранён. Понял?

— Так точно, — растерянно протянул я и пошёл в штаб — бумагу показывать.

ДО ДОМУ

Ну, к чести штабных, всё мне оформили в лучшем виде, и медаль дали — «Георгия», третьей степени, и «Саранчу» не зажали.

И возвращался я на поезде с той не сильно удачной компании и с медалью, и почти без дырок, и живой-здоровый. И не в пассажирском вагоне, а прямо в кабине «Саранчи», пристегнутой цепями к грузовой платформе. Без комфорта, конечно, но зато при своём. А позади кресла пилота, на нескольких мешках с сеном, спала Марта. Как вышел к своим, вцепилась в меня, бегала следом, ну как собачонка. Безопасники день с ней промурыжились и отпустили. А майор — так вообще, хлопнул меня по плечу и сказал:

— Это теперь твоя головная боль, а не моя. Спас, вот и отвечай, казак.

— Да я ж даже не понимаю её!

— Ну, научишь. Да и чего там понимать? Баба же, — и ржёт…

Вроде, по каким-то там конвенциям положено. Справку даже выписали, в которой я числился ответственным за неё лицом. Тут уж, как говорится: пищи, а беги.

Доехали до Иркутска. И тут я застрял. Железнодорожный вокзал — на одной стороне Ангары, а родное село — на другой. На мост меня городовой не пустил, чуть не раздавил его, прям под опоры кинулся. Свистит, палкой регулировочной машет:

— Стой! Стой, кому говорю! Шагоходы по мосту никак не велено пускать!

— А как мне на тот берег? Пустил бы ты меня батя, а то задавлю…

— Я тебе сказал нельзя, оболтус! Порушишь пролёты, сам утопнешь и мост сломаешь. Иди вон направо, да жди паром.

— Спасибо, служивый, а то я прям потерялся.

— Не потерялся, а берега попутал! В прямом и переносном смысле. Давить он меня вздумал!

— Ну, извини, я вот только с платформы, а до поезда на польском фронте, вообще без остановки.