Наконец Морейн закончил возиться у печи и с видом фокусника поставил сковородку посередине стола. Я нетерпеливо приподнялась, чтобы рассмотреть её содержимое.

Пахло безумно вкусно. По форме было похоже на пирог, разрезанный на куски. Но вот цвет… оказался неожиданным.

Морейн положил по куску в миски и поставил одну передо мной.

– Что это? – я подняла взгляд на Морейна. После двух попыток меня отравить в доме золовок я не спешила пить или есть что-то необычное.

Он подхватил свой кусок, перекинул из руки в руку, подул и откусил краешек. Еда явно была слишком горячей. Морейн шумно втягивал воздух, что хоть как-то остудить её.

Глядя, как он бесстрашно поглощает пищу, я тоже отломила краешек медной ложкой и положила в рот. Если это и пирог, то очень необычный. Но вкусный.

– Что это? – спросила снова.

– Нравится? – Морейн белозубо усмехнулся. От его куска осталось меньше половины.

Я кивнула. Бросила ложку и последовала примеру своего гостя. Взяла кусок в руку и начала откусывать сразу от него. Мы не в столовой графского дома, в конце концов. Можно быть проще.

И лишь когда, доев первый кусок, я потянулась за вторым (прямо рукой из сковородки), Морейн пояснил.

– Хотел приготовить мясной хлеб, но из-за ограниченного набора продуктов, пришлось импровизировать.

– И что это в итоге?

– Давай называть это вкусным и полезным завтраком с сушёным мясом, фасолью и грибами, – предложил он.

Я согласилась. Мне нравился такой подход.

А после завтрака мы отправились топить баню.

Глава 16

Морейн возмутительно привычным движением сунул ноги в мои валенки, надел мой тулуп, толкнул входную дверь и лишь тогда обернулся.

– Что? – удивился он моему ошарашенному виду.

– Тебе нигде не жмёт? – поинтересовалась я.

Морейн озадаченно повёл плечами, убедился, что тулуп сидит отлично, а потом покачал головой.

– Не жмёт.

– Я имею в виду твою наглость! – а вот моего терпения явно не хватало на этого наглеца. – Это мой тулуп и мои валенки. Снимай! Живо!

– Но я не могу идти на улицу без одежды. Я же замёрзну, – Морейн решил поразить меня наличием логического мышления.

Я и сама понимала, что в своей паркетной бекеше и тонких сапожках, он не продержится на морозе и получаса. Меня возмущала его бесцеремонность. Мог хотя бы спросить. Из вежливости, например.

Но гость отказывался демонстрировать хотя бы зачатки хорошего тона и молча мялся на пороге.

Это возмутило меня ещё больше.

– Ладно, иди уже, – подумала, что пререкаться так мы можем долго, и тогда бани мне не видать. Но наткнувшись на его довольный взгляд, отрезала: – Но чтобы мои вещи брал в последний раз!

– А в чём мне ходить? – моментально скис он, мстительно добавив: – Мои вещи ты разрезала.

Я закатила глаза. Этот человек был совершенно невыносим. Боги решили посмеяться надо мной, послав мне его. Какой же дурой я была, когда просила живую душу для общения. Вот только сожалеть уже было поздно.

– Напротив находится людская, там осталась мужская одежда. Можешь сходить и выбрать себе что-нибудь.

– Тебе что, жалко?

Морейн смотрел так обиженно, что мне даже стало стыдно. На пару мгновений. А потом я разозлилась по-настоящему. Нет, он совсем обнаглел. Сел мне на шею и ножки свесил.

– Знаешь что, я эту одежду стирала, проветривала и приводила в порядок вот этими вот руками! – я продемонстрировала ему ладони с растопыренными пальцами, чтобы сомнений не возникло, какие именно руки тут работали. – И если тебе нужна одежда, иди и сам добудь! А эта моя!

– Хорошо, – это слово, тихо сцеженное сквозь зубы, не сулило ничего хорошего.

Морейн нервными резкими движениями сорвал тулуп. Скинул валенки. Точнее попытался. Один зацепился и отказывался спадать с ноги. Маг тряс ею, ругаясь сквозь зубы. И всё равно пришлось помочь второй ногой, чтобы валенок слетел.

Громко топая босыми ступнями, Морейн подошёл к своей бекеше, висевшей на гвозде у печи. Когда он надел её, стал заметен разрез с коричневой коркой крови. А сквозь него выглядывала рубаха. Не обращая на это внимания, маг застегнул пуговицы. Затем натянул сапоги и вышел за порог, громко хлопнув дверью.

Надо же, какие мы нежные.

Я хотела усмехнуться своей победе, но не получилось. Я чувствовала себя виноватой. Хотя моей вины здесь и не было, но давящее чувство не отпускало.

Я подняла тулуп и… повесила его на гвоздь. Внизу у стены поставила валенки. А сама надела свой плащ и сапожки, в которых приехала. Они серьёзно пострадали, с одной стороны хлябала подошва. Но совесть не позволила мне насладиться своим трофеем.

Это было как-то… неправильно. Может, я и правда переборщила? Ну и пусть бы надел этот дурацкий тулуп. Он всё равно мне велик, и в нём не слишком удобно работать. У меня плащ довольно тёплый, с меховым подбоем. Я не носила его из-за длины, подол волочился по сугробам, собирая снежные комья.