— Можно и землетрясения. Животные прекрасно слышат тот неслышимый нами гул, который идет из земных недр и который ощущается нами тогда, когда уже поздно бежать из домов. Представьте только, как бы прекрасно дополнила сейсмическую службу служба инфразвукового наблюдения.

— Да, но неужели, кроме Михайлова, за все это время так никто и не преуспел в этой самой инфразвуковой технике?

— Пожалуй, нет. Открытие Михайлова, как это часто бывает, намного опередило свое время. Тут еще надо иметь в виду вот что: на долю двадцатого века выпало столько сногсшибательных изобретений, открытий, разработок, что инфразвуковая техника осталась где-то на обочине прогресса. Смотрите — ядерная физика, ультразвук, лазер, кибернетика, генная инженерия, космос — одна сфера ошеломительнее другой. А тут какие-то «сверхтихие звуки» — ничего никому не сулящие, ничем никому не угрожающие. Это в обыденном, конечно, сознании. Так в нашем исхоженном, истоптанном, изученном сверху донизу мире возникло белое пятно инфразвука. Нет, были, конечно, одиночки-энтузиасты, которые изучали это явление. Построены даже мощные инфразвуковые генераторы. Но все они очень громоздки, их размеры исчисляются в десятки метров. Михайлову удалось вместить свои «иерогены» в обычный свисток, в сурдинку, в граммофон! Но все секреты он унес с собой…

— Все да не все! Ведь где-то остались целых три модели.

— Прошло лет семьдесят. Где их найдешь?! — вздохнул Шулейко с пессимизмом явно напускным.

— Нашли же вы рынду с «Сирены»! — горячо возразила Оксана Петровна, не заметив фальши. В ней заговорил профессионал, задетый за живое, чего втайне и добивался ее собеседник.

— Что толку? Рында сказала то, что она сказала. Вот найти бы автора картины… Я тут все имена на «Г» перебрал: Геннадий, Григорий, Генрих, Густав…

— Георгий…

— Да, Георгий… Постойте, постойте… Ну, конечно же Георгий! Как я раньше не догадался!

— При чем здесь Георгий?

— Да ведь Юрий и Георгий означают одно и то же имя. У меня был школьный приятель, которого мы все звали Юркой. А по паспорту он Георгий Сергеевич. «Гэ Пэ» — Георгий Парковский!

— Интересно, интересно, — задумалась Оксана Петровна. — Минуточку… Сейчас мы кое-что уточним. — Она придвинула телефонный аппарат и стала набирать номер. — Алло! Виктор Иванович? Как вы поживаете? Когда пригласите на открытие? Нет ли у вас под рукой справочника Союза художников. Только Украины? Да, годится. Подожду. — Прикрыв трубку рукой, пояснила: — Это Чижов. Наш местный скульптор.

В последнем уточнении Шулейко не нуждался, так как хорошо знал имя главного севастопольского ваятеля.

— Да-да, слушаю… Посмотрите, пожалуйста, не значится ли в справочнике некто Георгий Александрович Парковский.

Шулейко не смог сдержать иронической улыбки. Для него этот вопрос звучал столь же нелепо, как если бы Оксана Петровна вздумала выяснить телефон Ивана Грозного. Однако в следующую секунду он чуть было не опустился в изумлении на подоконник.

— Так-так! — зазвенел вдруг голос женщины. — Минуточку, сейчас запишу. Это просто невероятно! Сколько же ему сейчас? Восемьдесят девять?! С ума сойти можно. И как он себя?.. Поразительно. А говорят, долгожители только на Кавказе! Спасибо большое, Виктор Иванович! Обязательно побываю… Всех благ! — Оксана Петровна положила трубку. — Ваш мичман Парковский живет в Балаклаве, — огорошила она и без того ошеломленного Шулейко. — Он старейший скульптор Крыма, а может быть, и всей Украины, а может быть, и России. К тому же автор тех статуй в Ретро-парке, что сокрушил ваш сын.

Шулейко с трудом обрел дар речи.

— Я сейчас же поеду к нему!

— У него есть телефон. Спросите сначала, как он себя чувствует и сможет ли вас принять.

— Да, конечно. Спасибо. Можно по вашему?

— Звоните. Два семнадцать сорок четыре.

Женский голос в трубке сообщил, что Георгия Александровича нет дома, он уехал в Севастополь и найти его можно в Ретро-парке, где он осматривает свои поврежденные работы.

— Пожалуй, я схожу вместе с вами, если вы не возражаете, — сказала Оксана Петровна.

— Да, конечно…

— Отпрошусь только у начальства. — Она сняла трубку внутреннего телефона. — Трофим Игнатьевич, я вернусь с обеда попозже. Мне надо еще раз осмотреть место происшествия. — Положила трубку. — Подождите меня на улице. Я переоденусь.

Из следственного отдела она вышла, сменив тужурку с лейтенантскими погонами на приталенный жакет в цвет форменной юбки. «Надо же, — удивился Шулейко, — как удобно. Идет себе эдакая дамочка, а никто и не подумает, что офицер милиции».

В безмолвном по случаю буднего полудня Ретро-парке они увидели его сразу. Высокий сухой старец в белой старомодной пиджачной паре прохаживался по дорожкам и постукивал тростью по останкам гипсовых фигур, прикидывая, должно быть, сколь велики разрушения и можно ли что-то восстановить. Войлочная сванетка охватывала темя бритой головы ловко в плотно, точно чашечка желудя. Издали он походил на одну из своих вдруг оживших статуй, изображающую старого ученого в духе тридцатых годов.

Оксана Петровна окликнула его, представилась. Парковский церемонно раскланялся и тут же предупредил:

— Только не надо мне сочувствовать. Терпеть не могу, когда меня жалеют. Все в порядке вещей. О времена, о нравы! Пигмалион, переживший свою Галатею. Это еще полбеды. Вот через год настанет полная беда.

— А что должно случиться через год? — спросила Оксана Петровна.

— Не спрашивайте! — манерно махнул рукой Парковский. — Через год наступит старость: мне стукнет девяносто!

Это было сказано с таким неподдельным огорчением, что строгая женщина, чья суровая профессия почти разучила ее улыбаться, невольно рассмеялась: