Шрифт:
И тут в Оле всё разом изменилось, словно что-то, до того отсутствовавшее, вошло в нее, вошло и воплотилось. Как будто немое тело вдруг обрело язык, язык движений - и звучно заговорило на нем.
Глаза… В Олином мечтательном взгляде угадывались зов и томленье. В кого она перевоплотилась?.. В себя? Или в принцессу? Тогда мне пора становиться принцем…
А девушка танцевала так самозабвенно, так безбашенно, так обжигающе темпераментно, что я снова почуял зов мечты.
– Ты меня понял! — сказала она под конец, стоило угаснуть крайним нотам.
Прикосновение-обещание…
Оля рассмеялась, чуть вздергивая подбородок, смех выплескивался из ее горла хрустальным фонтанчиком.
Мы разошлись и поклонились друг другу. На девичьих губах расцвела почти блаженная улыбка - там был и каприз, и бережно накопленная нежность, и маленькие вспышки хулиганства.
Оля не прошла короткую дорожку шагов, удаляясь, а продефилировала, воздушно и легко, и цокот каблучков болезненным эхом отзывался в моих семенных канатиках.
Обернулась, лукаво взглянула - и я потек к ней, даже не вслушиваясь в музыку, простым прямым шагом. Как вода.
Да и разве важно, как я двигаюсь, если мы смотрим друг другу в глаза? Воистину, язык тела красноречивее слов.
Соприкоснувшись лишь запахами, распаренные танцем, довольные, мы одновременно оценивающе посмотрели друг на друга, а потом понятливо улыбнулись. Начался медленный танец - Оля уютно расположила голову на моем плече. Мы, покачиваясь, неторопливо плыли по волнам музыки, и я нежно поглаживал девушку по талии и чуть ниже. Ближе к финальным аккордам Олина голова, лежащая у меня на плече, шевельнулась, и сухие губы, касаясь уха, сладко прошептали:
– Мне сегодня можно...
Сами слова, безобидные, ничего не значащие слова произносятся ртом, тогда как главный посыл, интимное и волнующее обещание, исходит от всех членов и органов тела, а передается через взгляд.
Я молча взял Олю за руку, и наши пальцы цепко сплелись.
Глава 9
Среда, 21 июня. Вечер
Черноголовка, Институтский проспект
Снаружи Дом ученых напоминал обычный районный кинотеатр - даже огромное мозаичное панно «Лицо мира» не исправляло первое впечатление. А вот внутри…
Внутри, будто отмечая праздник непослушания, пускались на волю наивные прихоти, задавленные суровой идеологией.
В переполненном зале гремел рок-фестиваль.
Младшие научные сотрудники, помятые битники, уставшие от своего напыщенного бунта, и стареющие «дети цветов» никак не могли усидеть – они постоянно вскакивали, орали и свистели, хлопали в ладоши над головой или победно вскидывали руки.
«Рок навсегда!»
Церемонно занять места в партере было немыслимой затеей – мы с Олей устроились на высокой ступеньке в проходе. Сцена отсюда виднелась прекрасно – и ладно. А джинсам полагается выглядеть потертыми…
– Хорошо? – выдохнул я в Олино ушко.
– Очень! – счастливо засмеялась девушка.
Вышла долгожданная четверка «Россиян» - и знатоки застонали:
– Ух, Жора Ордановский здесь! Клёво!
– О, узнаю басиста! Это Сэм! Ну, даст сейчас…
– М-м… Ударник в тени…
– Да они меняются чуть ли не каждый день!
– Вроде Жека Могулов… Он!
Мгновенье тишины… Сэм рванул басовую струну – и понеслось!
Могучая вибрация рвалась из огромных черных ящиков, резонируя с трепетом тысячи простых безгрешных душ. А я сидел и завидовал их детскому упованью на то, что искусство изменит мир.
«Да поможет нам ррроккк!» – звук физической мощью давил из колонок, и обожженные внезапным прикосновением к свободе прихиппованные девочки вокруг искренне, отчаянно, до всхлипов верили в это. Дрожь пронзительного откровения волнами прошивала зал, сладостно единя всех.
Черногривый Ордановский буревестником метался по сцене, артистично умирая и воскресая на глазах секущей любую фальшь публики. Щедро вливаемая в микрофон энергия выламывала в стене обрыдлой повседневности брешь за брешью и, казалось, уже можно творить свою жизнь поперек законов внешнего мира.
Восторг пьянил, и тысячеголовое существо в экстатическом порыве выдыхало вслед за солистом: «Окна открой, впусти ветер»!
Упал последний фуззовый гитарный рифф, и зал, вскочив, завопил неистово, заголосил на тысячу ладов. Я вместе со всеми безжалостно отбивал ладони и орал до хрипоты, а потом с неожиданной ревностью уловил, что Оленька провожает уходящего Ордановского вожделеющим взором. А, впрочем…
Да, вся лучшая половина зала смотрела в Жорину спину именно такими глазами! Я притянул послушную талию поближе, и ткнулся губами в ухо: