Она в упор смотрит на матроса. Тот явно нездешний. Паром с материка, и команду на него набирают отовсюду. Ее он видит впервые. Примерно на это она и рассчитывала, ведь любой, кто с ней знаком, точно не дал бы ей бежать. Она ждала до последнего, металась по пристани со своей сумкой. Чтобы подняться на борт до того, как Ла Кастеллана прознает о ее планах.

— Я… — начинает она, запинается, но тут же вспоминает об отце и использует его в качестве уловки: — Паспорт у моего папы. Он забрал его с собой и сейчас ждет меня в каюте.

Парень оглядывает ее с головы до ног. Плотоядно, сверху вниз. «Нет, я так больше не могу, — думает она. — Это невыносимо. Все эти мужики пялятся на меня, будто я существую только для их удовольствия. Или для презрения».

— Давайте я пройду, найду его и вернусь обратно, — самым уверенным тоном заявляет она.

На пароме наверняка есть где спрятаться. Там полно кают, не говоря уже о трюме, битком набитом разным товаром.

Она пытается проскользнуть мимо матроса, однако тот преграждает ей путь и говорит:

— Lo siento.

— Но он меня ждет! — плачет она.

Парень мотает головой и таращится на ее грудь.

«Отсюда надо бежать. Иначе нельзя. Это место погубит меня».

— Прошу вас… — умоляет она. — Пожалуйста…

Но он лишь качает головой, наслаждаясь кратким мигом своей власти. Многие обожают демонстрировать ее хорошеньким девочкам.

— Без паспорта не пущу, — говорит он, еще раз оглядывая ее с головы до ног, и подчеркнуто добавляет: — Sinjorina.

Когда паром отчаливает от берега, она стоит на причале и плачет. Мимо то и дело кто-то снует, но никто даже не думает остановиться. Она ведь sirena. И если чего и заслуживает, то только безразличия.

«Я в ловушке. С этого острова мне не выбраться. Без паспорта я уехать не могу, а если подам на него, отец узнает обо всем еще до того, как мне удастся заполнить бумаги. Это тупик».

Донателла поднимает лицо к утреннему солнцу и плачет. Ее окликают. Какая-то девушка. Говорит по-английски:

— Донателла? Что произошло? Опоздала на паром, что ли?

Татьяна стоит на причале и с высоты своего положения взирает на ее муки. Прямо лучится любопытством. Хмурится.

— Боже мой, ну и видок у тебя, краше в гроб кладут, — произносит она. — Заболела, что ли?

Из глаз Донателлы брызжут слезы.

Татьяна опускается рядом с ней на корточки и заглядывает в лицо, хмуря брови.

— О боже, послушай, все не так плохо! Просто сядешь на следующий паром, и дело с концом.

— Как? — воет она. — У меня даже документов нет.

— Бедная…

Татьяна робко кладет руку ей на плечо. С этим жестом явно что-то не так. В нем присутствует неловкость, словно до этого она никогда никого не утешала.

— Господи, — говорит Татьяна, — бедная ты девочка. Как же мне тебя жаль.

Мимо них постоянно кто-то проходит. Делают вид, что не смотрят, но на самом деле то и дело поглядывают в их сторону. Татьяна сердито зыркает на жену бакалейщика, которая подошла слишком близко и тоже для виду отвела взгляд.

— Пойдем отсюда, — говорит она, протягивая Донателле руку, — нечего торчать на этой пристани.

Та в изумлении смотрит на нее. Да, сочувствие ей сейчас нужно как воздух, но его источник весьма неожиданный.

— Спорю на что угодно, мы что-нибудь придумаем! — говорит она. — Мой отец — лучший друг Джанкарло. Если кто-то и может раздобыть тебе документы, то это он. — Татьяне только четырнадцать, но говорит она как гораздо более зрелый человек. — К тому же он будет рад тебя видеть.

На «Принцессе Татьяне» работают двигатели, но трап пока никто не убрал.

— Все еще ждут, — небрежно бросает Татьяна. — Если честно, то тебе повезло, в противном случае яхта давным-давно была бы уже в море. Должна была приехать парочка… гостей, но они застряли в Ницце на таможне и теперь пропустят все веселье.

— Вот как, — говорит Донателла.

На гостей Мидов ей плевать, но как хорошо было бы уйти с причала, скрыться от испытующих взглядов соседей. Оказаться как можно дальше от «Ре дель Пеше», откуда ее того и гляди окликнут.

Они ступают на палубу и идут на нос корабля. Донателла выбилась из сил. Ее душа изодрана в клочья. Она чувствует себя такой потерянной, такой выбитой из колеи, что совсем позабыла о том, что такое «право выбора». Ей лишь недавно исполнилось семнадцать лет, она очень напугана и всей душой жаждет, чтобы кто-нибудь — неважно кто — подсказал ей, что делать. * * *