Но Донателла шагает обратно к столику и говорит:

— А теперь вон отсюда.

Они отшатываются и в замешательстве переглядываются друг с другом.

— Как… Все? — смиренно спрашивает один из Хьюго.

— Нет, — отвечает Донателла, — только она. — И тычет пальцем в Татьяну. — И не возвращайся, пока хотя бы немного не научишься хорошим манерам.

Татьяна на глазах надувается, напоминая бойцового петуха, готового к драке.

— Что ты сказала?

— Ты меня услышала, — отвечает Донателла. — Вон отсюда! — И для пущей ясности показывает на выход.

— Ты не посмеешь!

— Еще как посмею, уж поверь мне! — гнет свое Донателла. — Вали отсюда!

За лето ее английский стал намного лучше.

Татьяна вскакивает на ноги и орет:

— Я клиентка! Я тебе плачу!

— В прибыль от стакана колы не заложена наценка за грубость, — отвечает ей Донателла.

— Ах так! — рявкает Татьяна. — В таком случае знай, что только что ты растеряла всю свою клиентуру. — И победоносно оглядывает сидящих за столом, явно ожидая, что приятели тоже немедленно бросятся собирать вещи.

— Какая трагедия, — говорит Донателла.

— Вокруг полно других мест, где нам будут только рады, — продолжает Татьяна, оглядывает стол и видит, что никто не двинулся с места. Все не отрывают глаз от скатерти, словно думая о чем-то другом. — Кем ты себя вообразила? — визжит Татьяна.

Донателла выпрямляется.

— Я — Донателла Делиа. И я говорю тебе убираться из моего ресторана.

41

— Остается только надеяться, что на этом она и остановится, — говорит Мерседес.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Донателла, сидя на кровати.

— Донита, ты не хуже меня знаешь, какая она мерзкая.

— Знаю, — отвечает сестра. — Но что она может сделать? Она ребенок.

Ну не скажи. Она ребенок с кучей адвокатов. С отцом, который водит дружбу с самим герцогом.

Возможно, все будет хорошо. Возможно, она забудет про это.

— Она и в самом деле может лишить нас клиентуры, — говорит Мерседес.

— Чепуха! — возражает Донателла. — Что-то у нее не особо получилось сегодня днем.

— Да, но…

— Она просто избалованная хамка, — не уступает Донателла.

О господи…

— Но…

— Мерса, какая же ты все-таки паникерша.

«Потому что я знаю ее. Знаю лучше любого другого, что она собой представляет».

— Да серьезно, все будет хорошо. Я думала, тебя порадует, что я за тебя заступилась.

— А остальные?

— А что остальные? — спрашивает Донателла. — Себастьян пригласил меня в субботу на вечеринку. В гавани. Так что никуда они не денутся.

Пятница

42

Джемма

Прислуге дали выходной, ворота закрыли. В город, несмотря на все его возражения, отправился даже охранник Пауло. В конечном счете он заставил их подписать бумагу, снимающую с него любую ответственность, если что-то пойдет не так, и вместе с шеф-поваром ушел в «Медитерранео», где у Татьяны постоянно зарезервирован столик. Закрытые двери и окна не пропускают ни звука — ни в ту, ни в другую сторону.

Джемму терзают дурные предчувствия.

— Их так много, — говорит она Вей-Чень.

— Десять, — отвечает она, — не так уж много.

На яхте в Каннах было больше. Но там одни приходили, другие уходили, девушек позвали гораздо больше, и они смешались с клиентами на палубе, будто это обычная вечеринка. Если не считать постоянного траха, было почти похоже на отпуск.

Но эти мужчины… Актер с момента своего приезда ни разу не посмотрел ей в глаза. А теперь, когда их компания в полном сборе, все обращаются не к ней, а к пустому месту в паре дюймов от ее ушей. Смотрят прямо, но не в лицо.

Стол накрыт для Мида и его гостей. Поскольку слуг в доме не осталось, Татьяна приказала надеть им какие-то причудливые коротенькие черно-белые наряды служанок с корсетами, которые туго обхватывают талию, выдавливая наверх грудь, и мини-юбками, которые едва прикрывают нагие ягодицы. Пока они разносили коктейли, мужики, сидя в низких глубоких креслах на террасе у бассейна, все пялились и пялились на них. А Татьяна, единственная среди них женщина, царственно восседала в шитом золотом сарафане, похваляясь знакомством со всякими знаменитостями, бесстрастно глядя, как жесткие руки неожиданно залезают к ним под юбки, а они изо всех сил давят в себе возмущенный крик.

«Это ужас… — думает Джемма. — Мужчины становятся все хуже и хуже. Она будто постепенно готовит нас. небольшими шажками, и я все думаю, что уже делала что-то похожее, это же не сильно хуже того, что было раньше. А теперь на мне следы от укусов, кожа головы до сих пор болит после того, что тот мужик сделал прошлой ночью. А сегодня их десять — со старым папашей-толстяком и вовсе одиннадцать».

Мужики смотрят на них как на стадо скота и в открытую обсуждают между собой, не обращаясь к ним напрямую. Минувшей ночью они еще притворялись: задавали вопросы и подмигивали, будто у тебя самой есть выбор, когда они выбирают тебя. А сегодня? Мясо. Они выбирают, какой стейк им хочется отведать, и двери заперты.