Между ними стоит призрак сестры. Жертва Ла Кастелланы, герцога и в определенном смысле Мидов — как и другие.

— К тому же, мама, — добавляет она, — если у меня все получится, я буду свободна. В тюрьме контракты не действуют. Они исчезнут, а я обрету свободу.

— Я должен пойти с тобой, — говорит Феликс, — мне ненавистна даже мысль о том, что тебе придется заняться этим одной.

Она качает головой.

— Ничего не выйдет. Пауло даже на пушечный выстрел не подпустит тебя к той комнате. Я единственная, кого он не заподозрит. Стоит мне представить это как случайность, обычный бытовой кризис, как он обязательно меня туда впустит.

— Ну хорошо, допустим, ты действительно туда пройдешь. А дальше-то что? Думаешь, он будет молча смотреть, как ты будешь там у них копаться?

— Да ладно тебе, — отвечает она, — его отвлечь — раз плюнуть. К тому же хоть он и отличный парень, но ему даже в голову не придет, что кто-то вроде меня может создать ему проблемы. Достаточно будет сказать, что на кухне осталась выпечка, а уборка займет несколько часов, и времени у меня будет хоть отбавляй. К тому же мне прекрасно известно, где там и что. В ящичках хранится тысяча DVD-дисков. Он переформатировал старые видео, когда технологии обновились и они перешли на плоские экраны. Там все. Мне понадобится буквально пара минут, чтобы разобраться, что к чему, и сунуть несколько штук в карман передника.

— Он хранит все записи на DVD?

— О да, — отвечает она. — Конечно. Представь себе, что у тебя взломали облачное хранилище и выложили все в свободный доступ. По этой же причине все свои тайны они хранят в банковских сейфах.

— А, — кивает Феликс.

— В интернете данные теперь держат только те, у кого нет ровным счетом ничего ценного. Она мне однажды так и сказала.

Мерседес разрывает пальцами инжир, заворачивает его в листочек прошутто и кладет в рот. Этот ужин может оказаться для нее последним в кругу семьи. Не исключено, что завтра она уйдет и больше уже никогда не вернется.

— Вся ирония в том, — говорит она, — что во всем доме только в этой комнате нет камер.

Остров

Лето 1986 года

48

Задним умом все крепки. А в тринадцать лет сложно догадаться, что человек, прощаясь с тобой, прощается с жизнью. * * *

— Мерседес?

Она почти заснула, так что едва ее слышит.

— Мерседес?

Девочка поворачивается на другой бок, вглядывается во мрак и видит сестру, которая сидит в белой ночной рубашке, упираясь подбородком в колени.

— Чего?

— Я должна тебе кое-что сказать.

— Ну говори.

— Сначала пообещай, что никому не проболтаешься.

— Да о чем?

— Нет, сначала пообещай.

Сонная, она садится, подбив под себя подушки.

— Ладно, обещаю. Что ты хотела мне сказать?

— Я так больше не могу, — отвечает Донателла.

В полумраке на ее лице залегли тени, от чего она стала похожа на призрак.

— Донита, — говорит она, — так не будет продолжаться вечно. Это пройдет. Рано или поздно все проходит.

— Но только не это, — возражает Донателла. — Ты не хуже меня знаешь. Я теперь меченая на всю жизнь. И делать мне здесь нечего.

— У тебя есть я, kerida. Тебе это прекрасно известно. Я всегда буду рядом с тобой. Я и мама.

Отца она не упоминает. Как и сестра, она знает, что он в жизни никого не поддержит.

Донателла устало поднимает руку и трет лицо.

— Прости, — говорит она, — я должна уйти.

Мерседес подпрыгивает на месте.

— Нет! Нет, Донита, умоляю тебя, не надо!

— Мерса, — говорит Донателла, — пойми, у меня просто нет выбора. Все кончено. Теперь у меня больше нет будущего.

Из глаз Мерседес льются слезы.

— И что я буду без тебя делать, Донита? — спрашивает она. — Что, а?

Этот огромный, холодный, пустой мир. Она представляет, как ее прекрасная сестра сходит с парома на совершенно незнакомый ей берег. Ее никто не знает. Ее никто не любит, и так навсегда. «Я не могу… — думает она. — Это невыносимо. Они нас уничтожили».

— Я не смогу здесь без тебя жить, — говорит она, — что мне тогда делать?

Донателла встает, забирается к ней в кровать.

— Ты моя храбрая сестренка. В конце концов у тебя все будет хорошо. Сначала немного погрустишь, но потом забудешь про меня. Поверь. Я исчезну, но обещаю тебе, что жизнь на этом не закончится и в один прекрасный день ты обязательно будешь счастлива.

— Нет, не буду. Ничего этого не будет. Это невозможно, если тебя не будет здесь.

Донателла молчит и лишь прижимает ее к себе, давая успокоиться.

— Я буду по тебе скучать. Всегда буду по тебе скучать. Ты была замечательной сестренкой, Мерса. Лучшей на всем белом свете. Возможно, в один прекрасный день мы с тобой еще увидимся. Но я должна уйти. Ты и сама знаешь. У меня нет другого выхода.