— Как вы узнали, что я с Шетлендских островов?

— Некоторые сиделки любят поболтать со мной. Кроме того, я обратил внимание на то, что мы постоянно придерживаемся направления на запад. Так что, как видите, всё очень просто. Никаких проблем.

— Да, действительно никаких проблем, — согласился Джемисон, — как будто вы пианист и исполняете Рахманинова.

— Вы чересчур преувеличиваете мои скромные способности, — с улыбкой ответил Ульбрихт. — Единственная проблема возникнет, когда нам необходимо будет подойти к берегу, что, безусловно, нужно делать только днём. В это время года туман в северных водах довольно обычное явление, а я не умею управлять судном в тумане без радио и компаса.

— Скорее всего, это особой проблемы не составит, — заметил Маккиннон.

— Невзирая на военные действия, вдоль восточного берега до сих пор довольно большое движение судов, так что у нас наверняка будет шанс подцепить какое-нибудь судно, которое станет нашим проводником и поможет добраться до гавани.

— Согласен, — произнёс Ульбрихт. — Корабль с красными крестами трудно не заметить, тем более, если у этого корабля нет трубы. — Он сделал большой глоток, задумался, а затем сказал:

— Вы собираетесь отправить меня обратно в госпиталь?

— Естественно, — сказал Синклер. — Там ваше место. А почему это вас так интересует?

Ульбрихт посмотрел на Джемисона.

— Я просто ожидал, что какое-то время буду управлять движением судна.

— Ожидали, лейтенант? «Рассчитывали» — так будет точнее.

— Ожидал, что буду управлять движением, когда будут позволять погодные условия. Дело в том, что мне не очень хочется тащиться вниз, назад в госпиталь, и подыматься каждый раз, когда необходимо сделать расчет по звёздам. Может быть, я лягу здесь, в капитанской каюте?

— Лично у меня никаких возражений нет, — сказал Джемисон. — А как вы на это смотрите, доктор Синклер?

— В этом есть какой-то смысл. Нельзя сказать, что лейтенант Ульбрихт в критическом состоянии. Это даже будет способствовать его быстрейшему выздоровлению. А я буду заглядывать каждые два-три часа и следить за его здоровьем.

— А вы что скажете, боцман?

— Просто прекрасное решение. И с точки зрения сестры Моррисон тоже. Могу себе представить её реакцию.

— Конечно, со мной кто-нибудь будет?

— С вами? — переспросил Синклер. — Вы имеете в виду сиделку, лейтенант?

— Нет, не сиделку. При всём моём уважении к вашим милым девушкам, доктор Синклер, я думаю, от них будет мало толку, если тип которого вы называете Невидимкой, вдруг задумает уничтожить секстант и хронометр, а я чувствую, что я не в том состоянии, когда можно отразить преднамеренный налёт. Кроме того, он, естественно, будет избавляться от свидетелей, а мне это совершенно не нравится.

— Никаких проблем, лейтенант, — сказал боцман. — Он будет стремиться избавиться либо от Нейсбая, либо от меня. И я не думаю, что ему это понравится. А вот нам, пожалуй, наоборот.

Синклер с печальным видом покачал головой.

— Сестре Моррисон всё это ужасно не понравится. Ещё раз ударили по её авторитету. В конце концов, лейтенант — её пациент, а не мой.

— Вновь никаких проблем. Скажите ей, что лейтенант упал за борт, — съязвил Маккиннон.

— Ну, как ваши больные сегодня утром, сэр? — спросил Маккиннон у доктора Сингха за завтраком.

— Ничего серьёзного не произошло, боцман. Двое из команды «Аргоса», которые сейчас в палате для выздоравливающих, вызывают много хлопот, но в этом нет ничего удивительного, если учитывать, что у одного из них раздроблен таз, а у другого многочисленные ожоги. Состояние командующего Уоррингтона и его штурмана без изменений. Куннингэм всё ещё в глубокой коме, и питание ему вводится внутривенно. Состояние Хадсона стабилизировалось, Кровотечение в легком не возобновилось. Старший помощник Кеннет явно пошёл на поправку, хотя одному богу известно, когда мы сможем снять с его лица эти повязки. Единственный, кто вызывает тревогу, — капитан. Состояние его нельзя назвать критическим, даже серьёзным, просто оно вызывает тревогу. Вы же сами вчера его видели — дышит прерывисто, с трудом. Сейчас он странным образом успокоился, впал чуть ли не в летаргическое состояние. А может быть, он просто успокоился и расслабился, узнав о том, что произошло с судном и где мы сейчас находимся. Вы проделали чудесную работу, боцман.

— Благодарить за это надо не меня, сэр, а лейтенанта Ульбрихта.

— Ну, как бы то ни было, капитан Боуэн, похоже, находится сейчас в менее философском настроении. Я бы посоветовал вам навестить его.

Когда лицо человека целиком в бинтах, невозможно себе представить, в каком он находится настроении. В обожжённых губах капитан Боуэн держал курительную трубку, сделанную из корня дурно пахнущего верескового дерева. Трудно сказать, доставляло ему это удовольствие или нет. Услышав голос Маккиннона, он вынул трубку изо рта.

— Мы ещё на плаву, боцман? Произношение его было менее отчетливым, чем усилия, затраченные на это.

— Лучше, сэр, давайте выразимся так: мы больше не плывем к чертям собачьим. Никакого больше аврала и отклонения от курса. Насколько я могу судить, лейтенанта Ульбрихта вполне можно назвать экспертом. Думаю, вы, не задумываясь, поставили бы его штурманом. Он сейчас расположился в вашей каюте, сэр, по причинам, о которых вам уже сообщили.

— И, как я понимаю, поглощает мои быстро тающие запасы.