— Енька спалит — убьет, — я предвкушаю довольно.

Чувствую себя, действительно, школьницей, которая уроки в кино прогуливает. Или паука «любимой» однокласснице в пенал подсовывает. И восторг от подобной гадости-радости внутри бурлит, кружит-вьюжит.

Или это шампанское.

Оно же коварное, пусть и не пьянит.

— Я никогда не видела, чтоб Женька так волновалась, — Ивницкая сообщает задумчиво.

Косится на Арчи, который в свободное кресло с пятой попытки запрыгнул.

Свернулся и уснул.

— Она всегда, — я отзываюсь эхом и… нехотя.

Из-за меня, за меня.

Моя старшая сестра, читавшая в мамины дежурства на ночь приключения Вольки ибн Алёши и сотню других книг и учившая со мной уроки, переживала и переживает за меня всегда. Даже если грозной и стервозной она казаться старается.

Или есть.

Только не для меня и остальных, домашних.

— Аурелия Романовна собралась сделать мне невообразимый подарок, — тему я перевожу, делюсь полученной от мамы новостью. — Семейная реликвия, которую вручила ещё Елизавета Алексеевна. Это жена Александра Первого.

— Ого, — Ивницкая восхищается, но про исторические ценности ей слушать неинтересно, поэтому на другое она тоже соскакивает. — Подарит — покажешь. Как, кстати, Лёшка? Уже совсем большой, да?

— А то… — губы в улыбке расползаются сами, а руки тянутся к телефону, дабы последний, позавчерашний, отчёт показать. — Наш Лешик уже на стулья сам карабкается и на второй этаж всё рвётся забраться. Но бастует против вилки. Они его там все дружно кормят. Под песни и пляски.

И это, когда человеку два с лишним года!

Взрослый он, хотя и Лешик.

Из-за кудрей, которые усмирить и подстричь наш Алексей Григорьевич никому не даёт. Даже Адмиралу, что обожаемый папа и почти божество.

— Алин, там Серж наконец приехал… — Енька, влетая без стука, тормозит на полпути к нам, оценивает обстановку, чтобы уже накрашенные глаза прищурить, протянуть вкрадчиво, а оттого до жути зловеще. — Вы… вы чего тут…

— Тренируемся, — Ивницкая ляпает, не моргнув глазом. — Вечером, знаешь, сколько тостов будет? Тебе налить?

— Нет.

— Правильный ответ, нам больше достанется.

— Алкоголички две…

— Евгения Константиновна, — я, соскакивая на пол, возражаю, как в лучших чувствах оскорбленная, и нос повыше задираю, — будет вам известно, я не алкоголик. Я будущий нарколог.

— Угу, — моя сестра соглашается ядовито. — Из тех, кто с пациентом по одну сторону баррикад и белочек.

— Исключительно для лучшего комплаенса, Женька!

Её имя выходит смехом.

И визгом, потому что подушкой по макушке мне прилетает без предупреждения и объявления войны. И пустой бокал на ближайшую поверхность я отставляю поспешно, уворачиваюсь от очередной подушки и несусь зигзагами в спальню.

К кровати.

На которой подушек много, и где-то между ними меня притопить пытаются. Или задушить одной из них.

Ещё защекотать, а потому спасаюсь я отчаянно.

— Енька, я сдаюсь!

— Там стилист приехал, а вы тут бухаете! Невесте как бы переживать положено, алкоголичка местная!

— О чём?

— О времени, Алинка!

— Его ещё много, — подушку, нацеленную мне в лицо, я отбираю с пыхтением, проклинаю мысленно Ивницкую, которая на помощь не спешит, как бутылку искать, так она первой была, а тут… — Ень, мы всё успеем. Клянусь!

— Мам!

— Мала-мала, куча мала!

Хохот и крики на нас обрушиваются неожиданно и враз. Наваливаются сверху два чудовища, которых Жека по непонятной мне причине упорно зовёт принцессами.

Ага, ужасов, если только.

— Юля! Аня!

— Ма-а-ам… — мартышки вопят хором.

Лезут обниматься и целоваться.

Тоже сражаться.

И стоящего в дверях Жеку я, подняв голову и чуть отползя в сторону, замечаю. Он, наблюдая за нами, снисходительно усмехается. Не торопится, сложив ручищи на широкой груди, спасать любимую жену, у которой левую ногу среди подушек и детей только и видно.

— Так, хорош, — о, жену Жека всё-таки спасает, вытаскивает за вытянутые к нему руки, помогая вертикальное положение принять и рубашку одёрнуть. — Маму я себе забираю.

— Ну, па-а-ап…

— Ты маму уже забирал переодеваться, — Юлька, старшая, губы дует обиженно.

А я выразительно выгибаю бровь.

Прохожусь взглядом по Еньке, которая почему-то в рубашке и брюках. А час назад она носилась по отелю в платье. Но комментарии, видя показанный мне за спиной кулак, я благоразумно оставляю при себе.