– По-моему, ты круто играешь, – вдруг сказала Рита, чуть наклонившись ко мне через стол. – И вот если этот момент немного расширить, и склеить с гитарным соло, помнишь? Скажи, Лeш?

– Да, поработай над этим треком. Мне понравилось.

– Будет топ, вообще! – заорал Макс и поднял бутылку. – Я же говорил, заебись расчёска!

Мы чокнулись и отхлебнули.

– Нам нужно мясо нарастить на наши сопли, – сказал Лeха, грохнув бутылкой об стол. – Блевать тянет уже от этой смури всей.

– Это ты такое пишешь, – пожал плечами Макс. – Дерябни валиума что ли или чего покрепче.

– Ага, – Леха почесал подбородок и посмотрел на Риту.

Она удивлённо подняла брови. Мне показалось, что он обвиняет её в том, что песня звучит недостаточно круто. Во мне поднялась волна возмущения, которую я успешно залил двумя большими глотками пива. Но принял для себя рыцарское решение, спасти честь девушки, докрутив трек до божественного идеала. Чтобы никто не мог упрекнуть её в несовершенстве вокала или гитарных партий. Попросил, чтобы мне сбросили трек, и я подумаю, как всё исправить.

Дома с порога налетел папаша, в сисю бухой, как всегда.

– Ты где, мразь, ходишь? Мамка весь телефон оборвала, от слез опухла, все морги обзвонила! Нахера тебе телефон?

Я бросил испуганный взгляд на маму, маячившую у него за спиной. Она не выглядела, как человек, рыдавший несколько часов подряд.

В общем, она успела только синтезатор выдернуть у меня из рук и спрятать его и себя подальше от места казни. Потом случилась боль, много боли. Очнулся я на кровати в своей комнате с замороженной курицей на ноге.

Я почти не хромал даже, хотя ноги болели и заморозка не спасла от огромных чернильных синяков. Хорошо, что я прикрывал голову и прятал руки. Руки теперь для меня были ценнее всего.

Я просто забыл маме сказать, что буду ходить на репетиции. Да в первый раз и не знал, буду ли. А позвонила она мне один раз только, но в подвале репточки сигнала не было. Короче, решил её всегда предупреждать теперь.

В выходные я до ночи слушал запись и старался вписать в неё свою партию. Благо папаша ушёл в гараж бухать и до ночи воскресенья можно было его не ждать.

Потом на парах в понедельник я строчил на полях, и перебирал пальцами по коленям невидимые клавиши. Ходил весь день как обдолбанный, покачивая головой и, кажется, сам себе улыбался. Даже, когда шёл домой, мои пальцы в карманах двигались, исполняя игравшую в голове музыку. Вечером я надел наушники и погрузился в трек, просто улетел. Поэтому и не засeк момента, как вернулся с работы пьяный отец. Не услышал, как он орал мне с кухни " Иди сюда, сука! Оглох там!? " Не заметил, как он вломился в мою комнату. Зато меня моментально выхаркнуло в реальность, когда он разбил о мою спину единственную в доме табуретку.

Саша

Я довольно быстро начал привыкать к репетициям. Я ждал их. Вторник и четверг для меня стали любимыми днями недели. Они до сих пор мои любимые. Я включился в работу над песнями по полной. Я знаю, это вообще не про музыку. Просто очень хотелось им понравиться. Рите особенно.

Когда она пела, она обычно смотрела не на зрителей. Это было бы не удобно, они все толпились справа от неё, у самой двери. Она пела внутрь комнаты. И сосредотачивалась на ком-то одном из парней. Чаще всего это был Макс, потому что его установка стояла прямо напротив её стойки с микрофоном. Я любил наблюдать, как они дурачатся и таким вот образом общаются во время исполнения. Это были такие дружеские подколы, беззлобные и беззубые. И мы смеялись до упаду!

Иногда, когда Лeха и Рита пели вместе, они смотрели друг на друга. Это было даже красиво. В их движениях не было скованности или наигранности. Между ними в эти минуты как будто приоткрывалась ширма дружбы, добавляя немного интимности что ли. У меня каждый раз мурашки бежали по телу. Я тоже так хотел, такой вот химии.

Но Рита никогда не смотрела на меня и не обращалась ко мне во время песен. И я ломал голову, почему? Сначала я думал, что она не хочет меня смущать. Потом, что привыкла к ним двоим, Максу и Лeхе, а я, ну, пока новенький и непонятный.

Я всегда находил причину, чтобы обвинить себя в чeм угодно. И насчёт невнимания Риты я тоже думал, что дело во мне лично. Что я недостаточно крутые партии включаю в песни, например. Или некруто выгляжу. Может, я слишком маленький для группы. Мне только восемнадцать, им всем больше, хоть и на пару-тройку лет, а чувствовалось.

Я все выходные безвылазно сидел в своей комнате и корпел над музыкой. Чтобы доказать не только им, но и себе самому, что достоин их. У меня появился смысл жизни.