Эти известные итальянские предвоенные песни будут разноситься из непокоренного Дома сержанта Павлова, знаменитого дома, насквозь пробитого пулями. И отец будет на грузовой машине, под обстрелами, среди разрушенных домов развозить вместе с водителем нашим солдатам теплые шапки-ушанки, тулупы и валенки – ведь зима стояла, слава Богу, лютая. Поэтому немцы (поблагодарим русские морозы!) мерзли в Сталинграде, как цыплята, ведь они были в летней форме!

Да, да! Гитлер отправил свои войска в летнем обмундировании, чтобы солдаты вермахта понимали необходимость побыстрее завоевать Россию. Летняя форма была, как считал Гитлер, стимулом победы. Теперь немецким солдатам было ну о-очень холодно в сорокаградусные морозы.

Чтобы согреться, они срывали с мирных женщин и стариков, прятавшихся по подвалам, теплые вещи и обматывали себя ими, чтобы уберечься от холода.

Наша авиация жестко контролировала небо и не позволяла фашистским самолетам сбрасывать для солдат вермахта ни теплую одежду, ни боеприпасы, ни еду. Солдаты «Великой Германии» теперь, в Сталинграде, кутались в теплые женские платки и пожирали дохлых лошадей (см. их письма).

И вот в этом аду в легендарном Доме сержанта Павлова в перерывах между боями, проигрывали нежнейшие итальянские мелодии на патефонных пластинках: это сержант Павлов дразнил немцев в передышках между боями. И совсем иначе, чем в мирное довоенное время, звучали эти слова и мелодии в Сталинграде, в тишине после боя.

Они звучали совсем не так, как тогда, два года назад, когда отец нежно напевал их, глядя на мою маму: «Что ж ты опустила глаза…»

Это Дом Павлова – к осени 1942 года он был единственным уцелевшим от бомбежек домом в районе площади 9 Января. В ночь на 27 сентября дом этот был захвачен разведгруппой (три бойца во главе с сержантом Я.Ф. Павловым). Группа удерживала его почти трое суток. Затем прибыло подкрепление под командованием лейтенанта И.Ф. Афанасьева, всего двадцать 86 четыре бойца. В течение пятидесяти восьми дней гарнизон Дома Павлова отбивал атаки противника, а 24 ноября 1942 года в составе полка перешел в наступление (из энциклопедии «Великая Отечественная война»).

Но такие эпизоды из Отечественной войны 1941–1945 годов еще впереди. А пока мы в параметрах разрухи нашей страны в период 20-х и 30-х годов. Вернемся к ним.

Лена, наша старшая сестра, родилась 4 марта 1930 года, на месяц раньше срока, в гор. Красноуфимске Сталинградской области – отец был послан туда с января по октябрь 1930 года на должности организатора труда, а затем на должности заведующего хозяйством молочного совхоза № 1 Дубовского района Сталинградской области. Мама отправилась вместе с ним, они там снимали комнату.

И вот… У хозяйки дома были маленькие дети. Мама вышла с ними погулять. Дети постарше съезжали с горки. Но самый маленький боялся. Тогда мама предложила: «Давай вместе сядем в санки, я тебя буду придерживать». Они прокатились, а через несколько часов у мамы начались преждевременные роды. Родилась Лена. Ребенок был недоношен, условий никаких. Маму кто-то научил обкладывать тельце девочки бутылочками с теплой водой. И таким образом мама и выходила свою первую дочку. С помощью отца, конечно.

Но когда Лене было восемь месяцев, отца отозвали в Сталинград, на краткосрочные курсы двадцатипятитысячников [11] . После окончания курсов его назначили (с ноября 1930 года по май 1931 года) заведующим Калачевским передаточным пунктом в городе Калаче, объединение «Скотовод».

Лена и кукла

Как и всем другим двадцатипятитысячникам, ему была поставлена задача (невыполнимая!): поднять вконец зачахнувшее советское сельское хозяйство (так называемые совхозы), которое (как и все другие новообразованные коллективные хозяйства) погибало, погибало в самом крутом смысле этого слова. Оно и не могло не погибнуть после тотальных репрессий в отношении так называемых кулаков. Кулаками называли самых трудолюбивых и самых одаренных крестьян. Их раскулачивали (то есть отбирали все имущество) и ссылали куда-то за полярный круг, в район Игарки. А тех, кто протестовал, бросали в тюрьмы. Без этих талантливых и трудолюбивых крестьян наше сельское хозяйство стало чахнуть. Тогда партия и правительство организовало назначение двадцати-пятитысячников (то есть двадцать пять тысяч преданных, проверенных Гражданской войной коммунистов). Отец попал в число таких назначенцев.

Лена и я

Ну, а мама должна была вернуться в Москву с Леночкой еще в октябре 1930 года: ребенка надо было держать под наблюдением врачей.

В Москве мама остановилась у Фриды в восемнадцатиметровой комнате огромной коммунальной квартиры (Новая Басманная, д. 31 кв. 5). Эта ее восемнадцатиметровая комната всегда блистала неизменной чистотой, порядком и уютом. Волшебная площадь этой комнаты была как бы резиновой: мы все всегда умещались там, принимали гостей, и никому здесь не было тесно, а Фрида всегда всех угощала.

Она жила в в красивом доме, который незадолго до революции был построен в стиле «модерн начала века», строили для юристов и врачей. Поэтому в квартирах были комната ожидания (смежная с комнатой-приемной доктора или юриста), комнаты для членов семьи, две смежные комнаты с отдельным коридором (для горничной и другого обслуживающего персонала), кухня с каморкой для кухарки. И еще был большой зал. Теперь от былого шика не осталось и следа: в каждой из вышеназванных комнат жила целая семья, из частной квартиры эта жилплощадь превратилась в коммуналку.