— Юра? Юра!

Он вздрогнул. Вдоль ярко освещенных витрин магазина «Смена» стоял ряд женщин самого разного возраста, державших в руках кто детские вещи, кто водку и консервы, кто какую-то бижутерию. И вот одна из них, с вязаным женским свитером в руках, невысокая, невзрачная, в каком-то мешковатом сером пальто с потертым меховым воротником, вдруг пошла ему навстречу.

— Юра, ты меня не узнаешь?

Тщетно он всматривался в ее бледное лицо с покрасневшим носом, тонкими бесцветными губами и узкими, широко расставленными глазами. Она была некрасива, выглядела совсем пожилой женщиной, но даже голос ее почти ничего ему не напомнил. Впрочем…

— Юра, это же я, Надя, — настойчиво повторила она, жадно следя за выражением его глаз. — Ну как же ты меня не помнишь! Красногорск…

О Боже! Ну конечно же, это была та самая Надежда, его первая женщина, с которой было связано самое яркое и романтическое воспоминание. Именно о ней он думал в самолете «Американ эйр лайнз». Но, черт возьми, лучше бы она ему не встречалась.

— Ну вот, я вижу, что ты меня узнал, — радостно заявила она, — а я так сразу тебя узнала, хотя ты растолстел, стал таким важным и солидным, — и она как-то жалко захихикала, — ну скажи, скажи, что вспомнил меня.

— Да, вспомнил, здравствуй, Надежда, — медленно произнес он, доставая очередную сигарету.

— Вот и хорошо. Как ты живешь, столько лет прошло, я слышала, что ты теперь в Америке… давай отойдем немножко в сторонку, чтоб не мешать прохожим…

Они отошли к витрине, и Юрий прикурил, стараясь смотреть в сторону и рассеянно слушая щебетание Надежды. «Вот тебе и ностальгия!. Посмотри на эту немолодую и жалкую женщину, юношеская страсть к которой когда-то сводила тебя с ума, посмотри и подумай — чего тебе жаль в прошедшей юности? Вот же ее лицо, этой самой ностальгии, так что же ты морщишься и отводишь глаза?…»

— Ты меня не слушаешь? — тревожно спросила Надежда.

— Слушаю, но извини, меня Ждут… Был очень рад тебя увидеть.

— Как, ты уходишь? И даже не хочешь узнать о ребенке?

— О каком еще ребенке?

— Да о нашем, о твоем ребенке! Он теперь уже совсем взрослый, в этом году в армию идет, и я так боюсь, как бы его не забрали в Чечню. Ох, Юра, я так хотела тебе о нем написать, да не знала адреса…

— Да подожди ты молоть чушь, — резко оборвал ее Юрий. — Что ты плетешь, какой ребенок. После того, как мы с тобой расстались, я еще два года жил в Союзе, и ты прекрасно знала, где меня найти. Так что не вешай мне лапшу на уши, и вообще, я должен идти.

— Какую лапшу, — запричитала Надежда, да еще так громко, что Юрий затравленно оглянулся, увидев любопытствующие взоры. — Да я все это время была тебе верна…

— Охотно верю, — успел вставить он, брезгливо ее оглядев.

— …И воспитывала твоего сына в одиночестве, не требуя никаких алиментов.

— Сколько ему лет?

— Семнадцать, нет, восемнадцать. Нет, точнее семнадцать с половиной.

— Ну, тогда все ясно. Извини, но я пойду.

— Нет, подожди.

Она попыталась было ухватить его за рукав, но Юрий резким движением освободился и торопливо пошел прочь. Однако Надежда и не думала отставать и побежала следом, что-то выкрикивая об алиментах и порываясь его остановить? «Да она еще, кажется, пьяна. Вот комедия, пытается сделать меня отцом какого-то ребенка… Что за чушь. Нет, ну как орет, этак еще менты заподозрят, что я у нее что-то украл».

— Замолчи, — резко поворачиваясь к ней, сурово приказал он. — Вот тебе, и оставь меня в покое.

Он быстро сунул в ее холодную красную от мороза руку смятую стодолларовую бумажку и, увидев зеленый свет светофора, поспешно побежал на другую сторону улицы. Свернув налево, на Ленинградское шоссе, он вскинул руку, и почти сразу же рядом затормозили заляпанные грязью «жигули». Юрий резко открыл дверцу, оглянувшись, увидел, что Надежда бежит следом, и быстро втиснулся в машину.

— Куда ехать?

— Куда угодно, только подальше от этой крысы…

— Добрый вечер…

— Зачем ты пришел?

— Хотел с тобой поговорить…

— О чем?

— Ты не хочешь пригласить меня войти?

— Нет. Дети спят, да и не о чем мне с тобой разговаривать.

Анастасия была в домашнем халате но, видимо, еще не успела умыться поскольку глаза были ярко подведены, а сочные губы темнели глянцевой помадой. Сейчас она холодно и презрительно щурила их на Дениса, который растерянно топтался перед входной дверью, не осмеливаясь переступить порог. Направляясь сюда, он, в принципе, рассчитывал на враждебный прием и даже захватил с собой букет темно-вишневых роз, который теперь растерянно сжимал в руке. Собственно говоря, он пришел, чтобы узнать у нее, что все-таки случилось с Галиной? Поразмыслив над предыдущим визитом, он догадался, зачем Ирина привела к Анастасии свою племянницу. Но вот как теперь расспрашивать свою бывшую любовницу о здоровье своей нынешней жены!

— Это тебе, — и он протянул букет.

— Не надо. Жене подари.

— Я ее с тех пор так и не видел… она живет у Ирины.

— Меня это не интересует. Все, до свидания.

— Ну подожди ты, ради Бога! — взмолился он. — Прикрой дверь и выйди на лестничную площадку. Давай покурим и поговорим спокойно.

— О чем?

— Я тебе многое хочу объяснить… да и вообще… выйди, прошу тебя.

Она немного помешкала, а затем решительно сказала:

— Ну хорошо. Спустись этажом ниже и подожди меня там. Я надену туфли и предупрежу мать.