– Угрозы-то не помогут мне лечить, – отвечала она медленно, наставительно. – В этом молодой сударь может не сомневаться. Я прилагаю все силы, но с природой невозможно бороться. Природа-то сильнее. Он стар! – повысила она голос, едва юноша собрался возразить. – Это следует хорошо понять. Никому не под силу сделать человека бессмертным, никакие травы не омолодят, никакие увещевания не придадут сил одолеть недуг. Если не эта, то следующая хворь довершит начатое.

– Хватит так говорить! Хотя бы скажи, какое Горе, какое Лихо в нём поселилось? Как изгнать беса?!

Женщина устало вздохнула:

– Никто в больном не селился, уж юному ли сударю верить в сказки непросвещенной старины? Не надобно искать навьево, где оного нет. Болезнь тут обычная, из Яви. У старика нарушен баланс соков в теле: глен и кровь застаиваются. Если блокаду не раскрыть и не дать крови бежать как воздух, несдобровать ему. Молодцу вроде тебя куда легче было б справиться с недугом, однако этот-то уж полвека не мальчик. Его кости размякли, его кишечник забит, его кровь отравлена. От этой болезни два лекарства на свете: молодость… и смерть.

Розовощекий в сердцах треснул кулаком по столу!

– Бесовское отродье!

Знахарка вжала голову, но не по испугу, а из-за неприятного шума.

– Скажи, что мне сделать?! Не играй же со мной, ведунья! Тебе нужны деньги? Я ведь сказал, что заплачу сколько скажешь. Для зелья нужны травы, камни, соки зверей? Я отправлю за ними людей хоть к черту на рога!

Женщина покачала головой и утомленно подняла руку, прося убавить тон.

– Но постой, ты сказала, что я бы перенес эту болезнь. Вот оно что! Я знаю, ты, ворожея, можешь навести такое. Будь я проклят Всевышним, но сделай это! Я переживу болезнь за отца. Я…

– Этого не потребуется.

– Заколдуй нас! – не унимался тот.

– Да и никакая из меня не ворожея. Шестой десяток землю топчу, а такого чаровства не видала. Уж и не знаю, кто, кроме богов, мог бы этакое сотворить. А что до лечения. Коль так хочется приковать старика к Яви, то поднесите-ка пару тазов воды, до пузырей прогретой на огне, крынку самогона покрепче, свежую просеянную золу, веревку, пилу однорукую с мелким зубом.

Глаза молодого человека расширились. Он отшатнулся, вопрошая, для чего же ей перечисленные инструменты?!

– Так и станется, – кивнула она. – Это не мое желание. Но я удалю ему ступню и кисть руки. Удаление застойных частей подарит ему еще несколько дней на этом свете.

Розовощекий не выдержал, ринулся к женщине, схватил за грудки, сдернув со стула ее легкое тело. Знахарка и не изменилась в лице, безразлично глядя перед собой.

– Думаешь, я позволю? Окаянное ты исчадие! Да лучше я убью тебя сей же…

Здоровяк в зеленой рубахе, что молчал до сих пор, опустил массивную ладонь на плечо друга и отвел в сторону отдышаться. Женщина медленно присела обратно, оправив съехавшие одежды.

– Ты ведешь себя слишком дерзко для своего положения, – басовито объяснил здоровяк, еще придерживая за плечи взволнованного друга. – Не забывай, что ты не одна на этом свете, – не без подтекста посмел указать он. – Ты и твоя дочь живете в Талице именно с дозволения умирающего. Шестнадцать лет назад, когда ты явилась в эту деревню с калечным младенцем да без мужа, именно добряк Щука отстоял ваше здесь проживание. Прочие жители хотели прогнать тебя с твоим проклятым дитя. Пойми, что всё серьезно. Этот человек, ты и твоя дочь – ваши души сегодня плывут в одной ладье. Коли у тебя есть силы спасти Щуку, сделай это, и мой господин будет признателен до конца дней. Если нет, то твои издевательства ни к чему. И будь уверена, они сполна вернутся тебе.

Краснощекий тем временем отступил в угол светлицы, приходя в себя.

– Он умрет, – безразлично произнесла женщина. – Уже сегодняшней ночью, а то и раньше, если не сделать то, о чём я говорю.

– Какое же это лечение – резать человека на части?! – снова сорвался молодой Щука.

– У него грязна кровь. Как я и указала, черная желчь сбилась в конечностях, мешая красной крови бежать.

Женщина подняла покрывало возле ног старца и продемонстрировала почерневшую ступню, а затем правую руку, указательный и средний пальцы которой начали приобретать такой же порфировый цвет.

Дальнейших объяснений не требовалось.

Мужи вышли прочь, захлопнув за собой дверь.

– Ты веришь ей, Лавр? – спросил младший, разглядывая мелкую гальку на дороге, разогретую горячим солнцем этих краев.

– Как тебе сказать? Я верю, что папа и правда умрет, коль ничего не сделать.

Всё же было странно слышать детское «папа» из уст этого бородатого силача. Он продолжил: – Да и, право слово, не ее вина, что из старика жизнь уходит. Девятый десяток. Иной раз и трое столько не живут.